— Неужели так-таки и утеряны?
— Так-таки и утеряны. Бумаги Даурена поступили, как это видно из журнала входящих, к некоему Курманову — кстати, мы разговариваем как раз в его кабинете, а того, конечно, и след простыл.
— Постойте, — чуть не вскочил с места Жариков. — Курманов? Еламан Курманов? Работает у нас такой!
— Да, совершенно правильно, — пораженный, кивнул головой Есенин. — Еламан Курманов. Значит, вот он где притаился... А ведь, знаете, мы его искали. Он у нас много чего накалечил, я наводил справки. Оказывается, отсюда, из этого кабинета, он сбежал на фронт. Буквально сбежал, иначе бы ему несдобровать. А на фронте он был... Ну да посмотрите вот сами, чем он там занимался. Как раз эти бумаги я сегодня собирался отправить в архив, — и он вынул небольшую синюю папку. В ней было всего около десятка документов, но, прочтя их, Жариков сказал:
— Значит, вон оно что!.. — и попросил разрешения закурить.
— Да, это самое, Афанасий Семенович, — сказал просто Есенин, — печально, но, как говорится, факт, и против него, видно, уже никуда не попрешь. Сам Курманов нам был недоступен — мы даже думали, что его нет в живых, а он вот где выплыл! Но дела мы его знали. Конечно, только в самых общих чертах, но и этого было предостаточно. С Ажимовым, конечно, дело много сложнее, и тут я пока ничего говорить не буду, но то, что честь открытия Жаркынского месторождения он по крайней мере пополам должен разделить с Дауреном Ержановым, — это представляется нам сейчас совершенно бесспорным. Разные разговоры об этом ходили и раньше, но... вы ведь знаете, как не любит шутить уважаемый профессор Ажимов.
— К тому же Харкин... — пробурчал Жариков. — Он слышал это имя и от Хасена и от самого Ержанова.
— А, и вы знаете эту фамилию, — засмеялся Есенин, — правильно, правильно, Афанасий Семенович, к тому же и Харкин, вернее харкины. Этих подлецов, к сожалению, всегда появляется предостаточно, как только начинает не доставать людей... Э, да что там говорить! — Есенин махнул рукой и целых полминуты просидел неподвижно. — Вы извините, я всегда завожусь, когда говорю об этих харкиных. Я ведь, знаете, воспитывался у дяди, брата матери... — Он еще помолчал, подумал, потом выдвинул ящик, вынул пачку сигарет и закурил.
— Да-а, — сказал Жариков, присматриваясь к его лицу. — Да, Сергей Петрович...
Есенин быстро и глубоко затянулся несколько раз, потом бросил папироску в пепельницу.
— Ладно! — сказал он. — Это все сентименты, но мы с вами администраторы, и давайте рассуждать административно. Даурен и Нурке работают в одной экспедиции. Даурен подчинен Нурке. А тут еще Курманов! Ничего доброго из этого, конечно, выйти не может. Это, кажется, ясно.
— Ясно, — сказал Жариков. — Ясно.
— Но чтоб вам совершенно было уже все ясно... — сказал молодой человек и нажал кнопку. Вошла секретарша.
— Пожалуйста, ту папку, что нам прислали по моему запросу из прокуратуры, — сказал он ей. — Ведь тут совсем недаром все время всплывает этот деятель Харкин. — Ох, недаром! Вот сейчас увидите, что он натворил!
...Еламан сидел бледный и растерянный. Жариков с ним говорил ровно, не повышая голоса, но ничего не спрашивал, а только утверждал. Так, он утверждал, что все бумаги Даурена Ержанова были в свое время переданы Курманову, и теперь он должен сказать, где они находятся. Далее он утверждал, что среди этих бумаг должна быть докладная записка о Жаркынских хребтах, пакет с фотографиями, папка со стереоспектрограммами и анализами образцов.
Еламан к этому разговору был подготовлен. То есть, теоретически он всегда допускал, что такой разговор может состояться, и поэтому отвечал спокойно, точно, и, как бы сказал Ажимов, — великий любитель истинно русских выражений — «не растекаясь мыслью по древу». Кроме того, у него было свое собственное золотое правило: «Знаю — это тысячи слов, не знаю — одно».
— Афанасий Семенович, — сказал он, — на том месте, о котором вы меня спрашиваете, я просидел около десяти лет и прочитывал иной раз до полсотни бумаг в день. Ну, судите сами, что я могу вспомнить через двадцать лет о какой-то одной бумаге? Могу только заверить, что все выходящее из ряда вон помню. Такие же документы, о которых вы говорите, мне в руки не попадали вообще.
— Это точно? — спросил Жариков.
— Это точнее точного, Афанасий Семенович.
— Значит, если бы вам в руки попали такие бумаги, вы бы их обязательно запомнили? Так? Ведь вы хотя бы по роду своей службы должны были бы обратить внимание на такого геолога, как Ержанов, правда?