— Умные указы! Верные указы!
— Умные и верные я начну составлять послезавтра. Пока… Шутейник, а скажи-ка мне, лень заглядывать в карту, какие деревни в Санкструме носят неблагозвучные названия?
Гаер подумал, картинно почесав в кудрях черенком пера.
— Деревня Дырка, Опупиль, Серая Грязь… Вот три помню точно! Ну и Рыбьи Потроха, конечно! Не Потроха, ой, Голубые Фиалки!
Я плюхнулся на стул, схватил гусиное перо и придвинул к себе рулон бумаги и одну из чернильниц.
— Отлично. Бернхотт — пиши указ. Переименовать Дырку в Золотое солнце. Шутейник, на тебе Опупиль, переименуй его как тебе захочется. Ну а я займусь Серой Грязью. Назову ее, пожалуй, Милочкой. Деревня Милочка, звучит, а?
Молча и недоуменно они написали указы. Я скатал их в трубки и положил в один из ящиков стола.
Сегодня будет много указов для Коронного совета. Нам придется напрячься.
— Бернхотт, пиши новый указ: «Пусть всем будет хорошо!». Шутейник — пиши: «Приказываю снизить подушный налог вдвое». Ну а я, пожалуй, запрещу давить кошек каретами после полудня. Готово? Теперь так. Бернхотт: «Запретить держать в накладных карманах городской стражи ржаные сухари под страхом смерти!» Шутейник: «Указ о немедленном аудите армейских складов»… Побольше слов, друг, побольше витиеватости! А я напишу вот что: «Запрещаю после восхода солнца кричать петухам. Пусть всякое подворье, на котором живут петухи, платит пени, ежели петух закричит после восхода!»
— Э-э-э? Мастер Волк, что это? Это же какой-то… идиотизм?
— Так точно, мессир, ведь большая часть указов… какая-то чертовская глупость!
— Осознанная глупость в законотворчестве, — кивнул я с улыбкой. — Моим почерком и почерком Бернхотта составляются дурацкие указы. Твоим почерком, Шутейник, составляются указы нужные и необходимые.
— Но зачем, мессир?
— Да, мастер Волк, зачем?
— Для завтрашнего представления указов Коронному совету. Кое-что они завизируют, я надеюсь.
— А если нет?
— Я придумал способ, чтобы визы поставили.
Мы составляли указы битых три часа. Затем я взял один указ Бернхотта («Запрещается крестьянам есть морскую рыбу на берегу Оргумина» с добавлением тридцати подпунктов, с перечислением многочисленных сортов рыб), и добавил среди прочих подпунктов мелким-мелким почерком кое-что весомое.
Очень важное.
Очень нужное.
Магия мелких букв, которыми заполняются поля в земных контрактах, еще не была освоена в Санкструме.
Я надеялся стать первопроходцем.
Глава двадцать девятая
Работа спорилась, да как спорилась! За три часа мы накатали примерно сотню указов, по большей части — кретинских донельзя. Но среди них были и настоящие, серьезные, давно продуманные мной указы. Послезавтра, если все пройдет гладко, настоящие указы пойдут в дело, потому что я обрету настоящую власть — шаткую, конечно, ибо у фракций свои армии, но — власть. И я, наконец-то, начну формирование официального правительства и совершу, тем самым, маленький и плавный переворот внутри правящих элит, закосневших в своем самоценном элитизме, не способных думать о нуждах страны, а только о собственном возвышении и пухлом кармане.
Но — очень осторожно. Повторяю: кирпичики из стены местной власти следует вынимать с предельной аккуратностью, чтобы не обрушить весь дом под названием «государство». И следить, чтобы не началась паника и из страны не исчезли деньги.
Под конец работы мы, разогревшись, разлили по чаркам дивное вино из фиников. Шутейник вкушал его с видимым удовольствием, Бернхотт — морщась и поминая Свет Ашара, и только я пил эту сладкую гадость через силу, просто, чтобы успокоить нервы и прочистить засорившиеся чакры.
Указ с мелкими буквами я положил так, чтобы Коронный совет изучил его в числе последних.
В прихожей раздался звук жестяного камнепада. Я догадался, что капитан Бришер привез Законный Свод, как и полагается, со словами благодарности и любви ко всему сущему. В кабинет проскользнул брат Литон, распахнул обе дверные створки. Законный свод был размером с атомный авианосец. И ему, как кораблю на суше, полагался стапель в виде железной тачки-стойки с двумя ржавыми цельноковаными колесами, издававшими охи и стоны. Пыхтя, Бришер ввез главную законную книгу Санкструма, и, выдвинув ржавый же упор, поставил на тачке в простенок между камином и шкафом, где дрых кот-малут. Полтора метра в высоту, в ширину Свод достигал метра и был обит потертой, как сказали бы в мире Земли — винтажной, винного цвета кожей, окованной по краям бронзовыми позеленевшими завитушками. Листать такую книгу можно только с тачки, благо, она для этого и предназначена; Свод лежит торцом на стальной полке тачки, и никакой стол его не выдержит, слаб в коленках. Свод был скреплен серебряными цепями крест накрест, и по центру эти цепи соединял могучий вороненый замок. Я посмотрел боковой срез, лохматый от разнокалиберных, торчащих там и тут листов бумаги и, кажется, трухлого пергамента. В толщину Свод имел, пожалуй, около метра. Три тысячи страниц, четыре? Кто знает…