Взгляд Надькина ощупывающе скользнул по нему:
— Вид у вас дрянной. Не захворали?
— Есть немного.
Звонок телефона был непривычно резок. Петр, шлифовавший на станочке пластины кремния, снял трубку. Можно было не поднимать глаз, чтобы понять, кто и зачем звонит: Чугунов — по жалобе Семена.
— Ты оглох, что ли? — прошипел Петр, ладонью прикрыв микрофон.
— Я болен. — Юрий все еще разглядывал чертежик, плывший перед глазами. — Так и скажи: болен, есть справка. И не обязан бегать по вызовам. — Он совсем взмок от этой длинной, спокойной фразы.
— Да, — сказал Петр, сняв ладонь. — Ага, сейчас. — И трахнул трубкой по рычагу. — Слушай, ради бога, у меня сегодня такой день… Мне же вся эта мура передается, я тоже нервный!
Юрий пододвинул Надькину эскиз, отчеркнул карандашом.
— Попробуйте увеличивать радиус. По-моему, тут что-то кроется.
— Вы уж пошли бы, объяснили, что больны, — кашлянул мастер.
— Изменяйте форму постепенно. Завтра испытаем.
Он встал, не спеша вышел в коридор. Увидел блестевшую издалека табличку на дверях Чугунова — и повернул к выходу. Легонько ломило в затылке. И как-то особенно остро пахло на цеховой лестнице — кислотой, машинным маслом, до тошноты.
Подумал: «Дома сосну часок, иначе праздновать не смогу, обидится Петька. Он «тоже нервный».
Первым, непредвиденным гостем был профессор…
Едва ввалился Петр, нагруженный покупками, за спиной его в дверях вырос Викентий Викентьевич в темном костюме. Он слегка удивился, завидев компанию, спросил, где Семен. Ему сказали: задержался у начальника. Не пригласить его было уже неудобно. Он тотчас стал звонить Семену. «Вот еще не хватало», — подумал Юрий.
Спустя немного Викентий Викентьевич уже расположился на кухне, взяв на себя роль шеф-повара. Набор консервов, купленный на предзарплатные остатки, не отличался разнообразием: килька с овощами, килька в томате и килька пряного посола. Однако Волобужский с помощью горошка и лука делал поистине чудеса. Вилька только ахала, обмякший Петр глядел не на закуску, а на нее и тоже восторгался. Юрий не помогал: его знобило. Едва уселись за накрытый стол, как явился запыхавшийся Семен с Анфисой.
Он остро взглянул на Шурочку, забившуюся в угол дивана, и как бы походя, небрежно представил Анфису:
— Вот, заглянул в кафе за емкостями, заодно прихватил человека. А то что же получается — мы у нее столуемся, а к себе не зовем.
— Справедливо, — заметил профессор.
— Вот именно. Прошу любить и жаловать.
На газете появились бутылки с замысловатыми наклейками, шоколадный набор, и стол, словно Золушка, в мгновение ока обрел новый наряд. Вилька захлопала в ладоши. Сразу стало шумно. Семен, благодушный, представительный, был похож на доброго принца.
— Петрушку поздравляю. Честной компании — салют!
На скулах Семена розовели пятна. Он был уже совсем навеселе. Видимо, нашел-таки общий язык с Чугуновым. Шурочка поспешно подвинула ему стул, но он усадил Анфису, а сам притащил от приемника кресло, водворил его между Петром и Волобужским и сразу же оказался в роли тамады. Тосты под его началом приняли скоростной темп.
Пили за именинника, за «дай бог не последнюю», за женщин, без которых, по убеждению тамады, «не было бы жизни».
— Вот именно, нету от них житья, — веско вставил Волобужский, нажимая на шоколад.
Семен, перегнувшись через стол, уже подкладывал Шурочке в тарелку. Петр сиял, полные губы его счастливо вздрагивали, когда по примеру Семена, нависнув над закусками, он стал ухаживать за Вилькой.
— Ну что ты в самом-то деле! Выпей! Хоть немножко…
Семен, уставясь на Шурочку, проникновенно-насмешливо стал читать нараспев:
Нарочитость и вместе с тем как бы смущение звучали в его прерывистой декламации.
Шурочка удивленно вскинула бровь. Но тут неожиданно на середину комнаты скакнула Анфиса. И ухарская частушка потонула в неистовой дроби каблучков. Она вся колотилась, держа на отлете концы косынки и не спуская с Семена вызывающих глаз.
— Гениально! — воскликнул Семен. — Инвентарной люстре капут! — Он мельком взглянул на Шурочку. Та понимающе опустила ресницы. — Братцы! А мы что — хуже? Предлагаю, пусть каждый продемонстрирует…