И пронзительно затянула «Рябину».
— Шурик! — взмолился Семен.
Анфиса смолкла.
— Сказала — нет, чай вам полезней, Семен Гаврилыч, — невольно передразнила она Анфису, прыснув в кулак.
Семен хлопнул себя в грудь:
— Ради вас на все!.. Вашу ручку… Успеем с чаем.
Он потянул ее на круг, и Шурочка нехотя пошла, поведя плечами, как бы говоря: «Лучше с ним не связываться». Джаз, казалось, утихомирил обоих. Семена сменил профессор, потом ее снова отнял Семен: получилось несколько грубовато, но профессор не обиделся, а по-свойски подмигнул обоим…
И во всем этом, в натянуто-небрежных жестах, в том, как яростно, не теряя улыбки, Семен что-то зашептал ей на ухо, Юрий улавливал некий скрытый смысл, вселявший смутную жуть. Он не понимал ни этих людей, ни их отношений. Не хотел понимать. Он уже жалел, что пришел, и не знал, как уйти незамеченным, на всякий случай пересел поближе к дверям — в кресло у журнального столика и оказался рядом с курившим профессором.
Тот радушно кивнул ему, сказал неожиданно:
— Простите, я, кажется, сегодня погорячился немного. Бывает, не так ли? Я вот о чем хотел…
— Бывает, — ответил Юрий. Он чувствовал себя связанно и в то же время не мог отмолчаться.
— Я вот о чем, — повторил профессор сочувственно. — Вы всерьез решили добиваться пересмотра… в корне менять вариант?
— В корне или частично — могут показать лишь исследования.
— Риск…
— Скажите честно, разве вы поступили бы иначе на нашем месте?
Профессор слегка запнулся, покачал головой.
— Вы далеко пойдете, юноша, если не споткнетесь. Но вам не хватает осторожности, чувства меры.
Лицо профессора радостно расплылось, и Юрка, обернувшись, увидел Шурочку, вдохнул запах ее духов.
— Ну-ка, ну-ка, вставай, — не глядя, похлопала она его по плечу, — уступи место даме.
Он вскочил, запоздало вспыхнув от такой бесцеремонности. Шурочка, подогнув ногу, уже усаживалась поуютней, словно купаясь в лучах профессорской улыбки…
— Ну, мне пора, — неожиданно поднялся Волобужский и успокаивающе кивнул Семену. — Пора, пора. Хорошего, как говорится, понемножку.
— Викентий Викентьевич!
— Нет-нет. Все. Ухожу, так сказать, по-английски. Не прощаясь. — И он действительно исчез в передней.
Шурочка пошла его провожать. Семен с минуту мрачно смотрел им вслед, потом пододвинул к себе недопитый фужер.
Вилька подсела к горланившему приемнику и стала его усмирять. Петр исподлобья глядел на нее, уткнувшись в сгиб локтя. Спустя минуту вернулась Шурочка и стала торопливо собирать тарелки. Нечаянно коснулась Юрия шуршащей юбкой.
— Что же это такое? — прошептал он.
Шура словно бы не расслышала, лишь на губах ее скользнула легкая усмешка. Или ему показалось.
— Я поставлю чай! — вызвалась Анфиса.
Перед глазами замелькали ее руки в блестких украшениях. Горка посуды уплыла со стола.
Женщины исчезли, а он все еще сидел, горбясь, глядя на понуро уткнувшегося в бокал Семена.
Печально погромыхивал джаз, звенел и жаловался.
— Вилька, — сказал Петр, — такой день, а я даже в любви тебе не успел объясниться. Вот жизнь…
«А я трезвый, — подумал Юрий, сдерживая рассыпавшийся по телу озноб. — Лучше бы, как им, нализаться и ничего не знать, не видеть. Просто жить, дышать, смеяться… К чему все эти сложности? Или это кажется, что у других все просто?»
Заглушенный дверьми, доносился короткий басистый смешок Викентия Викентьевича, в два голоса плелся говор. Звякала посуда… «Что же он не уходит, — подумал Юрий, прислушиваясь, — или тоже решил чайку подождать?» Встал, сам не понимая зачем, вышел в прихожую. Слева, в ванной, Анфиса перемывала в тазу тарелки. Розово тонули руки в дымящейся воде, покрытой жирными блестками. Оглянувшись, Анфиса снова наклонилась, заполоскала еще усерднее.
Юрий толкнул дверь в кухню.
На плите посвистывал чайник. Шурочка, поджав ножку — руки за спину, — жалась в углу у подоконника, над ней, привалясь к косяку, громоздко нависал Викентий Викентьевич. Юрий видел лишь его спину, обтянутую клетчатым плащом, да выставленную Шурину коленку. Наверное, они были ужасно заняты беседой, если не заметили, как он вошел.
— Не помешал? — Он взял с плиты коробок и зачем-то стал жечь спички.
— Нет-нет, заходите, — обернулся профессор, — милости просим к нашему шалашу.
Шурочка даже не шелохнулась. Юрий лишь успел заметить в профиль ее полуоткрытый рот, опущенные ресницы.
Он был здесь лишний.
У него закружилась голова.
Еще секунда или две… Или тысяча… Все как в тумане…