В конце дня Юрий позвонил диспетчеру, затем заготовителям и, не добившись толку, поднялся в приемную замдиректора по снабжению. Диван у дверей был набит ожидающими. Секретарша в седой короне выбивала на «Олимпии» дробь. Юрий прислонился к стене: он еще не окреп, в голове стоял легкий туман. Прошло не меньше часа, а очередь не убывала, и он все время почему-то оказывался последним, пока секретарша не поинтересовалась, зачем он здесь.
— Батюшки! Кто же с производства ждет очереди? Тут же все посторонний народ! Ну-ка… — И, подвинув остальных, распахнула начснабовский тамбур.
— Уладили? — спросила она, когда Юрий появился из кабинета.
Он кивнул. Поблагодарил и посмотрел на часы: половина шестого, смена окончилась полчаса назад.
На лестнице столкнулся с Любой.
— Привет ученым, — сказала Стриж. — Что ж ты не заходишь?
— Обожду пока.
— А то зайди сейчас…
— Успеется.
Он торопился к Шуре, уже не веря, что застанет ее. Не будет она ждать. И может быть, это к лучшему. Он вдруг с отчетливой ясностью понял бесполезность своей затеи.
Лаборатория пустовала. Лишь у верстака маячила сутулая фигура Надькина.
— А где Александра Васильевна? — Сейчас, когда предположение его сбылось, он заволновался, ожидая ответа.
— Может, домой, а может, в кино со всеми.
«Вот так, — подумал он, — вот и все».
С полчаса бродил по коридору, словно надеясь, что она откуда-нибудь появится, потом спустился вниз. Заводской двор был сиротски пуст. На серебристо-розовом от заката фонаре забыто голосил динамик:
Терпкий дух осенней листвы мешался с запахом бензина.
Снова поднялся в цех за плащом и тут увидел Шурочку, корпевшую за столиком у печи, — должно быть, подбивала дневной итог. Издалека видно было, как отблескивает зажатый в пальцах торопливый карандаш.
«Где же она была? Может быть, заходила в конторку звонить. Куда?.. Ах, не все ли равно».
Он медленно двинулся вдоль участка. Молча усевшись напротив, у кафельной загородки, уставился исподлобья в ее склоненное лицо с темным начесом на лбу. От напряжения затуманилось в глазах, с каждой минутой гасло волнение, весь он точно наливался злой, спокойной тяжестью.
Шурочка подняла голову. Все, зачем он пришел, мгновенно вылетело из головы, ничего не осталось, кроме тупой обиды.
— Молчишь?..
— Господи, какой тяжелый взгляд.
— А ты думала — мальчишка, все стерпит, так? — У него даже занемело в скулах…
Она снова уткнулась в тетрадь.
— Поговорить надо. О деле.
— Да-да, я сейчас, — она взглянула на часики, — минут на пять работы.
— Этой липы?
— Как знать.
«Вот оно что, задний ход. Все-таки общение с профессором не прошло даром». Внутри кольнуло, словно ворохнулся осколок.
— Шефу звонить бегала?
— Ты бы подыскивал слова…
— Простите.
Она склонила голову, отвела взгляд.
— Ну что ты психуешь? Относись ко мне как к другим, можешь? — И торопливо, с участием добавила: — Мне тоже невмоготу, когда со мной так… Уж очень жестко, устала я.
— От меня?..
— Понимаешь, устала. Полегче нельзя?
— Потом… может, и смогу, — вырвалось у него жалобно. — Пойми, мне тоже тяжко.
В глубине ее глаз словно бы оттаяло.
— Зачем ты с ним ушла? — Он спросил совсем тихо: кто-то еще оставался на сборке, и он подумал, что со стороны они, наверное, были похожи на двух углубленных в работу людей. — Зачем?
— Ну, просто так. Мог бы тоже с нами пойти. Проводить.
— В роли навязчивого болвана.
— Болва-ана… Даже не замечаешь, когда сам оскорбляешь!
— А та дурацкая сцена на кухне… Я все помню…
— Вот-вот, это уж тебе упрек. Как ты себя вел, ужас… Как будто я не могу поговорить с интересным человеком. Давно не виделись, что тут дурного?
«И только-то?»
Он пытался возразить, взвинтиться, тщетно бередя сердце. Его будто столкнули в липкую трясину, и он забарахтался, стараясь схватить за руку, рвануть за собой обидчицу.
— И ради этого ты так небрежно бросила меня? Как чужого, случайного…
Он поймал знакомо скользнувшую на ее губах усмешку, — может быть, ей нравилось его мучить.
— Зачем ты с ним? Говори!
— Ну проводил и ушел.
— Говори!
— Господи, даже не знаю, что сказать. Выдумать что-нибудь?
— Может, просто так, нарочно? — Он все еще цеплялся за ее ускользавшую руку. — Разыграть меня?
— Н-нет, что ты… Да!
— Что — да?