— Вот именно, — поддразнил Андрей.
— Народ, народ, масса. Громкие слова! Задолбил как дятел… По-твоему, жизнь, что школьная задачка — дважды два четыре… — Степан, срываясь на язвительный тон, загорячился, дернув Андрея за рукав, заставил его повернуться. — А масса-то из кого состоит? А? Из кого? Из маленьких людей. А они такие же, как тыщу лет назад: своя рубашка… Думаешь, привесь ему красный бант, он изменится… Не-ет!
— А надо бы…
— Философия! А жизнь, она в другую сторону повернет.
— В одну она сторону поворачивает, в одну! — в свою очередь, не выдержав, распалился Андрей. — Если ей не мешать!
— То-то и оно…
— Не мешать, если она строится на равенстве и доверии. Коллективно! А чего ты, собственно, хочешь? — Он злился на себя, что позволил втянуть себя в эту дурацкую прогулку и теперь вынужден читать политграмоту этой зануде Степану. — И ты в меня стреляй — не убедишь в обратном. А частник — волк. Одиночка. В какую бы культуру ни вырядился. Он не верит другому, потому что у самого веры нет, нет идеала. Только бы под себя грести!
Он вырвал рукав из цепких пальцев Степана и зашагал вперед.
— Зависть взаимная, а не доверие, — буркнул Степан, — чтоб не дай бог кто не выдвинулся…
Степан замешкался, видимо, угодил с тропы в сугроб и стал обивать валенки.
— Ущемили тебя, что ли?.. В институт-то свой небось оформился?
— Неважно… Умному человеку у вас делать нечего.
Андрей вдруг подумал о своих солдатах-новичках, полешанах, что уходили в бои с ходу в горячие дни под Оршей и Каунасом, так что многих он не успел узнать даже по имени. Сколько из них не вернулось, выручая товарищей. А этот жив… За что они гибли, во что верили, разве он поймет, разобиженный умник? Андрей обернулся, перехватив угрюмо-блесткий взгляд из-под надвинутой шапки. Дать бы ему промеж глаз…
— Умный-то ты для кого, для себя? — спросил он Степана.
— Хотя бы! Отбор — закон природы… Или вы и на природу замахнулись? — насмешливо забубнил Степан, не отставая ни на шаг. — Просили тебя сюда, а? Законы свои устанавливать. Всеобщее братство. Хо-хо… Дай им волю, мужичкам, все полезут вверх, перегрызутся. Все впереди — и первых нет. Демос! Не-ет, это стадо еще попасти надо, законник, ангел ты непорочный…
— Вот как? Значит, ты за демократию без демоса? Оригинально. — Степка словно споткнулся. Андрей досказал, уже не скрывая издевки: — Выходит, опять-таки диктатура получается? Только твоя, по божьим законам отбора.
Он остановился. Степан тяжело дышал, переминаясь с ноги на ногу.
— Такому умнику дай власть, и он уже наполеончик. Логика?
— Речку, — выхрипнул Степан, — вспять не повернешь. А поверни, она все одно свое русло найдет. И не тебе его менять, не тебе!
— По крайней мере — откровенно… А насчет «звали — не звали» заткнулся бы. У ребят моих об этом спроси. Почти все местные. У себя дома. Да и я из Киева.
— Киев, — точно выплюнул Степан, — между прочим, когда-то шляхетским был.
Андрей едва не уселся на снег, закашлялся от смеха — до того нелепо, должно быть, выглядели они сейчас среди поля, точно на сцене с искусственно повисшей луной: заносчиво нахохлившийся Степан, недоучка, которого он принял всерьез, и сам он, невольно загородивший тропу, не в силах справиться с душившим его беспричинным смехом. Так и трясло всего.
— Ой, не могу. Извини, пожалуйста. Черт-те что… шляхта. Ты-то при чем? Мы же с тобой оба хохлы, дурачина. В мирное время, верно, против пилсудчиков бунтовал, теперь за шляхту прячешься?
Степан будто невзначай обошел его и двинулся по тропинке. Остановился.
— Все верно, — сказал он, слегка качнувшись, с каким-то театральным жестом. — Все правильно. Равенство… Все бьются за свои привилегии. С той разницей, что тебя государство за ручку ведет, а другой собственным рылом дорогу долбит. Адью…
Нет, не стоило следовать за ним, к Митричу. Листовку отдать Довбне — и пусть разбирается. В сумеречном свете луны, удлинявшей тени хуторских хат, застывшая на миг фигура Степана показалась неестественно огромной.
— Ты что ж, передумал в гости к нам?.. А то бы поворожили за чашкой чая с моим старичком насчет счастливого будущего, я послушал бы — интересно…
— Ступай уж с богом. Трепло.
— Отпускаешь?
— Ступай, ступай!
— …А Стефку не трогай, — звеняще донесся голос Степана. — Мы с ней помолвлены. Понял? Иначе пеняй на себя, дважды повторять не буду…
Ого, это уже серьезно.
Сутулая фигура в кожухе с неуклюже растопыренными руками стала подниматься к хуторку. Андрей смотрел вслед со смешанным чувством жалости и неприязни.