— Не слышал об этом. Документов не подавал. Взяла справки Стефа на себя, на мать, на брата. Ну, о чем задумался?..
Неведомо откуда пришло беспокойство, вспомнилась та, давняя встреча в лесу, возле Сарн. Сам не зная зачем, стал рассказывать о ней старшине.
— Что-то путаешь, — нахмурился Довбня. — Мы тогда к Сарнам и носа не совали. Там карательная база…
— А почему, собственно, на брата документы, — перебил Андрей, — он же умер.
— Но жил же, работал учителем. Может, старухе для пенсии.
С минуту Довбня смотрел, сощурясь, будто вглядывался в дальнюю даль. Вдруг сказал, переменившись в лице:
— Неужели все-таки он?
Андрей понял, кого имеет в виду старшина, а не верилось.
— По-твоему, вражина всегда скрытный? Маска?
— Да не играет он!
— Вот то-то, не играет, а с толку сбивает… А ведь больше некому. Я тут всех знаю.
— Факты?
— Ей-богу, некому, — не отвечая на вопрос, повторил старшина, — всех перебрал. Листовочки не откуда-нибудь, здесь писались. Уверен.
Довбня был взбудоражен, лицо его горело. Неожиданно, словно их могли услышать, прошептал, припав к столу:
— И тогда, когда базу выдали… Никто, кроме него, не знал места, никто… Не Митрич же, черт побери! Скорей себя заподозрю!
Он убрал со стола кулаки — будто обжегся, строго глянул на Андрея.
— Доказательств нету, а мы их поищем… Поищем! Зараз искать полегче, архивчики есть. Покопаться в них — где-то ниточка торчит.
Казалось, он забыл об Андрее, раздумывал вслух, все больше утверждаясь в собственной правоте и страшась поверить в нее.
— Факты, факты… Соображения! Раньше я их и в голову не брал, а теперь сами лезут.
Он нерешительно потянулся к телефону и попросил квартиру предпоссовета. Чувствовалось, что делает это против собственной воли, стараясь выполнить формальность. Поднимать суматоху вокруг Митрича было не в его интересах, излишняя ретивость могла ему принести одни неприятности. И снова, как в прошлый раз, мембрана зазвучала голосом жены, на сей раз вполне спокойным, может быть, потому, что и сам Довбня был наигранно весел, начав с «доброго вечера», спрашивал о том о сем, как поживает Митрич, чем там кончилось в районе с самоотводом.
— Ты уж извиняй, Марина, мотался эти дни по селам, не мог позвонить, а душа не на месте… Видно, разбудил вас?
— Та не. Он со свиньей возится, чегой-то прихворнула, одно наказание.
— Вот тебе на, а Степан не мог, сыночек-то? Бережешь его.
— Нема его, на именинах у Насти.
— А, ну да… И давно ушел?
— Та вже давно.
— Ну ладно, привет передавай, завтра сам загляну.
Он помолчал, сказал, не поднимая глаз:
— С пьяным балакать бесполезно. Да и спугнуть можно. А мы уж завтра, с утра потихонечку. Настю я сам расспрошу.
— О чем? — усмехнулся Андрей. — Отлучались ли гости, кто, когда, на сколько?..
— И это важно.
— В поселке еще тыща домов.
— Ты уж меня не учи. Сам ученый. А тебя прошу утром быть.
…Утром они встретились снова, но совсем при других, неожиданных обстоятельствах.
Андрей проснулся, как от толчка. Ощущение постоянной опасности стало привычным. Опершись на локоть, привстал, вглядываясь в округлые с перепугу глаза Бабенко.
— Беда, лейтенант…
— В чем дело?
— Погорели с этой свиньей.
— С какой свиньей?!
— С той, что вчера рубали.
Еще не понимая толком, в чем дело, он смутно припомнил вчерашний поздний ужин в кругу солдат — полную сковородку поджарки, которую принял как дар именинницы Колиным друзьям; хмельные рыдания осиротевшего Владека и утешительные, со злым туманцем реплики Николая о бандеровском охвостье — крепких, сохранивших при немцах хозяйство мужичках, которых давно надо бы раскулачить: «Мы их еще потрогаем. Реквизнем…»
…А Бабенко уже объяснял. Из его путаной речи постепенно вырисовывалась картина, вызвавшая нервную дрожь.
На рассвете стеклодув Ляшко с трудом разбудил ребят, сообщив, что возле машины вертится какая-то женщина в кожушке. Вышел до ветру — в сумерках не разглядел, шастнул из двери в дверь предупредить. Николай сразу понял, что к чему — хозяйка свиньи! Выскочил, захватив куртку, завел мотор — хорошо еще, была вода в ведре — и наутек, да при повороте зацепил ящиком за штакетник, ящик треснул, свиная голова и голяшки — на снег. Женщина — в крик… и побежала в милицию.
— Подобрал?