Телефон трещал настойчиво, долго, ему не хотелось подходить: должно быть, кто-то из многочисленных знакомых разыскивает Семена — кому еще звонить в субботний вечер? Он снял трубку, сказал:
— Слушаю, — и тотчас ощутил спазмочки в горле.
— Ты что, простыл? — спросила Шурочка. — Один дома?
— Да нет. Такая духота. — Он откашлялся и начал путано объяснять, что сейчас-то он один, ребята недавно ушли… когда будут — неизвестно. И сам не понял, к чему эти подробности.
— Да они мне и не нужны вовсе. — В голосе ее почувствовалась усмешка.
— И Семен?
— Тем более!
— А кто тебе нужен?
— Передай ему: мы с Надькиным все-таки решили завтра поехать к нему на садовый участок, надо помочь старику забрать вещи.
«Завтра и позвонила бы…»
— А вдруг опоздаешь в понедельник?
— Ну… Мне же в садик дочь отводить.
— Ладно, передам.
Он положил трубку и еще долго стоял, глядя с балкона на краснокрыший, тонущий в соснах городок.
У Надькина дергалась щека, по-детски моргали ясные глаза. Из его сбивчивой речи Юрий только и понял, что Шурочка сидит в милиции и ему нужно немедленно явиться к парторгу. Часы показывали девять, у печи дежурила одна Вилька, девчонки-подсобницы болтали у окна с парнями из цеха.
— Да я-то при чем? Скажите Грохоту!
Надькин, переминаясь, скрипнул протезом…
Пришлось идти.
Еще издали сквозь стеклянную дверь заметил — Любы в кабинете не было. Коренастая фигура Чугунова возвышалась над низеньким столиком, облитая лучами солнца. Строгое, точно из темного дуба, лицо поблескивало усталым глянцем: перед ним лежала книжка, видимо учебник.
Юрий остановился, не решаясь входить. Отношения с новым начальником оставались неясными. Началось с приезда профессора. Семен схватился за новую разработку, не обсудив как следует разделение обязанностей: что будет делать институт, что цех. Юрий сказал ему напрямик: «Может, твоему Чугунову реклама льстит, но он некомпетентен, а ты-то соображаешь». Семен отмахнулся, но, кажется, понял. На другой день потребовал прислать институтского специалиста — Шурочку. Значит, Семен все-таки переговорил с Чугуновым, а заодно мог брякнуть насчет «некомпетентности» и «рекламы». С него станется.
Чугунов словно бы не замечал Юрия. Обращался на летучке коротко, приспустив тяжелые веки, — казалось, он смотрит тебе на ноги. Юрий убеждал себя: «Все я выдумываю, мнительность». И старательно избегал начальника.
Да, а сейчас ему надо выручать этого самого специалиста. Специалистку…
«Может, подождать Любу в коридоре?» Но в последний момент отворил дверь.
— Меня парторг вызывала!
Вот всегда так — от неловкости тон становится вызывающим.
— Вам же Надькин объяснил, — прогудел Чугунов, не поднимая век. — Сами толком не знаем. Выясните, постарайтесь уладить. Позор!
— Мне позор?
— Без пререканий нельзя? Поручили — делайте!
Юрий вышел из кабинета сам не свой. От обиды даже в горле пересохло.
На лестнице за ним увязался Петр.
Два квартала, отделяющие завод от отделения милиции, преодолели за пять минут. Петр, не привыкший к таким скоростям, стойко пыхтел, вытирая лоб.
В дежурке царил холодноватый полумрак. Лицо дежурного было в тени, и Юрий после улицы только и разглядел белые усы и кирпичные скулы. Сбоку на красной облупленной скамье сидела, нахохлясь, Шурочка — тщательно припудренная, с царапиной на щеке.
Объяснение было коротким. Чеховская проехала по неогражденному цветнику. Юрий нервничал, стараясь не глядеть на нее, просил поскорее уладить дело.
— Отпустить, отпустить… — тянул старшина, — а кто будет меры принимать?!
— Мало вам мер, — процедила Шурочка, трогая царапину. — На ваших милиционеров я еще буду жаловаться, пусть их научат обращаться с женщинами!
— Да помолчите вы… — вспылил Юрий, — Александра Васильевна!
— Вы себя как вели? — вскипел и старшина. — Проехали на красный свет. Постового обругали.
— Ничего подобного!
— Как женщина? А мы до вас, значит, с белыми перчатками, с реверансом? Если б не постовой, вообще гробанулись…
«Так можно спорить до бесконечности, — подумал Юрий. — Кто из них прав, поди докажи».