— Тебе говорю или стенке? Чи то женская работа?
— Погоди, жена, видишь, с человеком беседоваю…
Она застыла у печки, спиною к ним, в темной шали, обвивавшей точеные плечи, заколола ножичком щепу, и Андрею показалось, что она чутко прислушивается к каждому его слову…
— Та може и годи? Корова-то…
— Я сказал! — Лицо Митрича ожесточилось и так же мгновенно обмякло. Он виновато обронил ей вслед: — Может, шо подала бы, Мариночка…
— А ничего готового нема. Вчера ж самодеятельность усе подчистила…
— Спасибо! Что вы, я завтракал, — замахал Андрей руками. Митрич объяснил ему, что Степан, сын его, заведующий клубом, завел привычку потчевать своих музыкантов после репетиции.
Жена снова появилась, став у Митрича за спиной:
— Чи долго я просить буду? А? — Она смотрела ему в затылок, но, казалось, реплика ее относилась к Андрею: пора, мол, собираться. Странной показалась лейтенанту такая холодность. Все это время его не покидало ощущение непонятной настороженности в жене председателя. Вдруг она вся словно просветлела, и Андрей только сейчас почувствовал, как она все еще хороша бабьей своей осенью.
Он проследил за ее взглядом и заметил высокого парня в дверях горницы. Чем-то он похож на нее? Тонкостью черт, синими с поволокой глазами. Где он видел этого парня? На нем была схваченная в талии вышитая рубаха, баранья, набекрень, шапка, странно не вязавшаяся с интеллигентным миндального цвета лицом. Сын?
Он торопливо надел снятый с гвоздя полушубок. Мать, изловчась, успела помочь ему, застегнула пуговицу и на миг прильнула к его плечу, смахнула невидимую соринку. Он увернулся и, задержавшись на Андрее взглядом, нахлобучил шапку.
Даже не поздоровался! И хозяин дома отнесся к этому спокойно, словно так и должно быть. Нет, что-то в этом доме неладно. Лишь когда Андрей поднялся, Митрич сказал потупясь:
— Не осуждай, лейтенант… В другой раз посидим, дай бог. — И с усмешкой добавил: — Он-то даст. Он всем дает, и правому и виноватому…
— Мам, я пошел…
— Да чи долго ж мне ждать? — глухо, с затаенной слезой, вырвалось у хозяйки.
Но тут дверь распахнулась, и на пороге встала медвежья фигура в дубленом полушубке со старшинскими погонами. Довбня! И с ним незнакомая девчушка в белой заячьей дошке, в красной вязаной шапочке. Смешливые карие глаза, нос в конопушках.
— Вот, — прогудел Довбня, — соловейку на дороге поймал, к вам летела.
Степан посторонился и фатовато, с поклоном снял шапку:
— Ты за мной? Ключи от клуба я вчера унес случайно. — Степан, потупясь, мял шапку.
— Не, я до твоего ойтца, нам же денег на костюмы до сих пор не выделювал сельсовет. А нам выступать на заводе, на митинге.
— А ты надолго?
— То от его зависит. Ты иди. Мы поговорим сами.
— Как знаешь…
— Собрался — иди, — хмуро заметил Митрич, — раз дело есть.
— Обойдемся без советов, — буркнул Степан, не глядя. — На работе командуйте, там у вас и совет и власть!
Хозяйка, заметавшись, ухватила сына за рукав — видно, хотела удержать, другой рукой полуобняла девчонку, но Степан грубо вывернулся, так что мать едва не упала, и толкнул дверь.
Девчонка, раскрасневшаяся на ветру, точно и не заметила заминки, сняла шапочку, рассыпав по плечам каштановые волосы. Хозяйка торопливо принялась снимать с нее дошку. Довбня между тем похлопывал красными с мороза лапищами:
— Ну, Митрич, принимай гостя незваного.
Гранитно-розовое лицо его сдержанно сияло.
— А, и лейтенант здесь?! — словно бы сейчас лишь приметил. — Или опоздал к обедне? — Довбня деланно засмеялся. — Хотя тут и не начиналось, на столе пусто. А я к вам заходил, товарищ лейтенант, рад, что встретил. Как говорится, на ловца и зверь…
«Ого! — подумал Андрей. — Обращение строго по форме».
Митрич снова сел, хозяйка завозилась у печи. Андрей спросил дотошного Довбню, зачем понадобился, не случилось ли чего чрезвычайно важного. И при этом назвал его «товарищ старшина».
— Да так, ничего особенного, — старшина потрогал усы, зыркнув исподлобья, — пойдемте прогуляемся. Если, конечно, будет ваша воля.
— Воля будет.
— А может, все ж таки обождете, — неожиданно вмешалась хозяйка, — зовсем забыла про вареники, подогрею! А кой-чого к ним… Мало ли… Ветрюга на дворе! Вот и Стефка с нами посидит, все ж таки не чужая нам.
Стефа нахохлилась, покраснела, отчего на переносице у нее густо взошли конопушки. Митрич молчал, не удивившись воспламенившемуся гостеприимству жены.