– Ублюдок, – не своим голосом прошипела я. – Ты предал меня. Предал наше прошлое, предал моё доброе отношение к тебе.
Поднявшись на ноги, смотрела в насмешливые зелёные глаза и ощущала, как в груди зреет и мгновенно разрастается жгучая ненависть.
– Я любила тебя, Ржавый, – произнесла упавшим голосом.
– Не называй меня так! – заорал он и залепил мне новую пощёчину. – Роман Геннадьевич я!
От удара отлетела к стене и рухнула на колени. Сплюнула кровь и издевательски рассмеялась.
– Роман Геннадьевич, говоришь? – мой смех стал громче. – Ты навсегда останешься Ромкой Ржавым, понял?! Навсегда! И ты никогда не поднимешься! Никогда!
Он опалил меня бешеным взглядом и вылетел из спальни, заперев меня в комнате на замок.
Но зря он понадеялся, что я не попытаюсь выбраться и сбежать.
Ждать, когда Ржавый покинет нашу съёмную квартиру не стала.
Собрала все свои редкие пожитки в старый, потрёпанный жизнью рюкзак и, распахнув древнее, прогнившее окно, забралась на подоконник и цепко ухватилась за водосточную трубу.
Она скрипела, стонала, рычала подо мной и только чудом не рухнула, позволив мне спуститься с третьего этажа.
Ржавому похоже корона мозги отдавила, раз не подумал об окне. Или он забыл, как мы сбегали, ловко перебираясь со второго этажа на ветви старой сосны, и спускались на землю?
И двух недель не прошло, как я выпустилась из детского дома и Ромка меня встретил с цветами и шампанским.
Восемнадцать лет и я вольная птица!
Как же я радовалась свободе и «взрослой жизни» без надзора, команд и побоев.
В итоге, из одного говна, попала в другое.
Теперь он мне заявляет, что я должна его отблагодарить?
Роман Геннадьевич он? Сука позорная, вот кто он!
Он на четыре года меня старше и отчего-то решил, что вправе распоряжаться мной и моей жизнью. Скотина! Ненавижу!
И я лучше сдохну от голода и холода, но, ни за что не вернусь к этому предателю.
Да, сейчас мне реально и холодно, и голодно, и тело болит, потому что сплю на ледяном бетоне.
Устроиться работать? Пойти учиться?
В подобном потрёпанном виде меня на порог своей конуры даже бомж не пустит.
Ржавый забрал все мои выпускные деньги, которые государство выдаёт приютским выпускникам.
О квартире могу лишь мечтать. Я её получу лет через пять. Или никогда.
Обещания застройщиков быстрее достроить дом для таких как я безродных, с каждым новым годом так и остаются обещаниями. И всем похер на нас. Мы – отбросы.
Но я не хочу быть отбросом.
Не хочу и не буду.
Как я выберусь из этого дерьма, пока не знаю. Но выберусь.
Сначала мне нужно поесть. А потом буду думать.
Когда на город опустилась ночь, я отправилась добывать еду.
Голод – страшный зверь.
Когда перед глазами начинает темнеть, то плевать, что жрать, да хоть помои.
В паре кварталов есть магазин и однажды я проследила и узнала, что просрочку и все отходы они сваливают в мусорный контейнер. Он стоит у заднего входа.
Туда я и побрела. Я ненавидела себя за слабость и это чудовищное падение, но голод затмевал муки совести. Ненавидеть себя буду после, сначала следует набить желудок.
* * *
ЯНА
Приблизилась к нужному зданию и замерла на углу.
У заднего входа, где находились нужные мне контейнеры, сотрудники супермаркета решили выйти, покурить и поболтать.
Одна жирная свинья неопределяемого пола, но скорее всего, это женщина, держала в левой руке бургер и откусывала от него огромные куски. В другой её руке тлела сигарета.
Сглотнула и закрыла глаза. До моего чуткого носа донёсся запах котлеты и табака. Я бы сейчас и закурила. Табак ненадолго помог бы.
Облизнула пересохшие губы, представив, как я впилась бы зубами в мягкую булку с сочной котлетой и овощами.
От представленной картины желудок зарезало так сильно, что невольно простонала и согнулась пополам.
Вдобавок начала болеть голова. Взмолилась, чтобы эта была не мигрень.
Спустя вечность маркетовские рабы наболтались, накурились и ушли, плотно закрыв за собой дверь.
Осторожно вышла из-за угла. Сунула руки в карманы куртки и огляделась, чтобы никто не увидел меня.
Подошла к контейнеру и в голос выругалась.
– Сссуки!
Контейнер был заперт! На нём висел огромный замок, который я при всём желании не взломаю.
Захотелось взвыть. Потом закричать. А ещё лучше забиться в угол, как собака и заплакать. Очень тихо.
Кто говорит, что жизнь прекрасна, того эта поганая жизнь ещё не била, не пинала.