Вадим, потрепав её по щеке, вышел. Она поступила, как всегда в сложных ситуациях, требующих обдумывания, - легла спать. Впервые с момента трагедии, сон был спокоен и глубок, как в детстве.
Проспала девушка почти двенадцать часов и встала отдохнувшей. На душе было легко: проблемы выбора больше не существовало. Остаётся только принять, но после того, как поговорит с Казимиром.
Тот быстро примчался в тихое кафе на другой конец города. Маша вошла и сразу заметила его сутулую спину. Посетителей было мало. Столик в дальнем затемненном углу, отделенный от остальных деревянной перегородкой так и тянул к тяжёлым разговорам. После случившегося с Олегом, Маша говорила с Казимиром только на нейтральный темы. Даже когда Вадим, сдерживая ярость, обвинил его в краже пистолета, она не сказала ни слова в защиту сообщника.
– Здравствуй, пришёл, как только смог.
– То есть сразу.
– Разумеется. Ты хотела поговорить о планах?
– Да, но о других. Я беременна…
Они сидели напротив друг друга с напряжёнными лицами, будто речь шла не о пищащем беспомощном комочке и предстоящих хлопотах с комплектами на выписку, а, как минимум, о начале ядерной войны.
– Я рад за тебя. Прими мои поздравления! – сухо сказал Казимир.
– С чем? Я по уши влипла.
– Ты ведь хотела детей?
Она кивнула и снова прислушалась. Внутри неё было тихо и всё шло как обычно.
– Когда я озвучивала желание, то представляла себе иное. Мужа, которого люблю, и который будет любит меня. Детей - не как тяжкий долг, а как воплощение любви. Мне казалось, что всё это и так Им понятно.
Маша заплакала, закрыв лицо руками. Казимир пересел к ней и осторожно обнял. Жалость подхлестнула эмоции, так иногда достаточно ручейка, чтобы река переполнилась и устремилась к деревянной плотине, снеся её вмиг. И даже когда волны стихли, щепки на поверхности напоминали о силе, скрытой в глубине. Маша приглушённо зарыдала, равнодушно подумав, что теперь все уставятся на них. Слезы быстро иссякли, словно плакать стало лень. На самом деле она устала. Захотелось спать. Отстранившись, девушка благодарно приняла салфетку. Казимир вернулся на место.
– Я тоже хотел не денег, – тихо произнёс он. – Мне казалось, что семью можно иметь только состоявшемуся мужчине.
– Как Олег! – горько усмехнулась Маша.
Повисла пауза, одна из тех, что жаждут быть прерванными, желательно кем-то другим. В их закутке стало непривычно тихо, словно невидимый барьер отделял их от остальной массы, от не попавших в плен собственных желаний.
– Надо всё отменить, – озвучил Казимир мысли обоих. Он устало огляделся, как заблудившийся в пустыне, который шёл и думал, что оазис настоящий, а оказалось - мираж. И вокруг всё те же пески и жестокое солнце.
Маше было его жаль, но подходящих слов она не нашла и решила пустить разговор на самотёк. Казимир скоро попрощался, настояв на том, чтобы подвезти её домой. Маша мстительно обрадовалась: пусть Вадим увидит, что он такой же холоп, как и они. Проглотит.
Чтобы скрыть неловкость, она уставилась в окно. Казимир ехал чересчур медленно. Ей казалось, что весь Итильград разом наполнился детскими площадками, молодыми мамами с колясками в проплывавших мимо парках и беременными с животами, похожими на засунутый под юбку спелый арбуз. Из открытых окон в салон влетал детский звонкий смех, чужая радость смягчала боль Маши. Солнечный день располагал к слепой вере, что всё будет хорошо.
Маша кивнула Казимиру при выходе, нацепив улыбку-извинение, и поспешила скрыться в стенах своего дома. Теперь это так. Она стала частью этого мира, больше не было смысла в борьбе: ни с Вадимом, ни с Голосом, ни со своим меняющимся телом. Они победили. Девушка решила, что при удобном случае отдаст пистолет Вадиму.
Она заснула сразу, как только улеглась наверху в спальне в постель с тонким запахом черёмухи. Олег больше не приходил в её сны, грозя убить. На этот раз сновидение было повторяющимися, как заезженная пластинка. Она снова и снова стреляла в Вадима, хладнокровно и расчётливо разряжала обойму, пока не поняла: он мертв.