Шум в голове стал сильнее, но слов Маша не разбирала. Она подходила всё ближе к роскошному цветку, надеясь, что это иллюзия. Девушка слишком поздно поняла свою оплошность: голова взорвалась, будто петарда на горячем асфальте, и опустилась тьма.
Она витала в ней, оттягивая возвращение. Не открывая глаз, Маша попыталась пошевелить руками и поняла, что связана. Шёпот стал явственнее, она разбирала отдельные слова: убрать, видеть, стереть, очистить.
Маша могла бы слушать вечно, но её отвлекла резкая боль в шее справа. Она застонала и распахнула глаза. Над ней навис Вадим с кривой ухмылкой, похожей на судорогу.
– Проспишь самое интересное, – спокойно сказал он. Кривой нож, похожий на ритуальный, коснулся руки девушки и нарисовал тонкую полоску на локте. Тут же обожгло болью.
Маша сидела на стуле в окружении больных растений. Её руки были крепко привязаны к подлокотникам. Гигантеи на месте не было. Маша сомневалась, была ли она вообще.
Вадим наблюдал за ней, стараясь не смотреть на её кровь, капающую вниз. Маша заметила, что нож в его руке подрагивал, да и надрезы были неглубокими. Но разноцветные глаза полны решимости. Ненадолго останавливаясь, он продолжал расхаживать, как лис вокруг утки, плавающей в замерзающей проруби.
– Где Казимир? – слабым голосом спросила Маша, боясь. Что произошло непоправимое.
Вадим кивнул в сторону дальних стеллажей. Машу похолодела: с той стороны всё было тихо.
– Я надеялся, что это сделают Они, – спокойно сказал Вадим, остановившись напротив Маши, будто оправдывался.– Но Орхиды слабы. Их сил хватило только на то, чтобы оглушить его. И то мне пришлось заманивать Казимира в тот угол.
– Зачем ты привязал меня? Моя кровь уже не спасёт Их.
– Я собрал около тебя наименее поражённых болезнью Орхидов. Это позволит Им выжить. Твои раны не смертельны. Пока не смертельны.
Он отошёл к столам и взял пистолет, с отвращением отшвырнув нож. Позвякивание металла затихло в дальнем углу. Вадим взвёл курок и прицелился Маше в голову. Она онемела и прикрыла глаза, чтобы не видеть свою собственную смерть в глазах бывшего.
Мысли теснились в голове девушки, несмотря на шум и животный страх. Она так и не завела мужа и детей, а сейчас будто перед ней занавес приподнялся: ей было нужно не это. Чувствовать себя любимой, единственной, желанной - никто так и не смог ей этого дать. Не смог, потому что спрашивала она не с тех.
Она искала в мужчинах подобие своего отца: сильного успешного мужчины с харизмой, напропалую изменяющего жене. И любовь для неё - это вечная борьба с унижением. Она выбирала тех, кто причинял боль.
Поэтому у Казимира не было шансов на её любовь и симпатию. А ведь он искренне, похоже, влюбился в Малушу. Маше стало стыдно: она привела его на смерть, одарив равнодушием. А он честный добрый рыцарь ничего и не требовал взамен.
Выстрел так и не прозвучал. Она открыла глаза. Вадим по-прежнему описывал полукруг, следя за ней, готовый применить оружие. Он чего-то ждал.
Маша увидела пистолет Олега у него за поясом.
– Ну, давай, начинай уже! – закричала она, надеясь, что либо всё закончится быстро, либо Казимир очнётся. За стеллажами послышался стон, полный ярости.
– Он не может подойти. Сейчас Орхиды напитаются твоей кровью, и я отнесу горшки поближе к нему. И одним предателем станет меньше.
– Не хочешь руки марать! – засмеялась Маша. Вадим, ты - манипулятор, эгоист, интриган, но не расчётливый убийца! Ты ждёшь - не дождёшься, когда Орхи сделают всю грязную работу, потому что тебе претит одна мысль о необходимости убить самому снова.
Маша с усмешкой покачала головой.
– Что тебя веселит, дорогая? – Вадим вмиг оказался рядом, аккуратно переступив через горшки.
– Ты не собираешься стрелять на поражение.
– С чего ты взяла?
– Иначе бы уже выстрелил. Крови так будет больше.
Вадим ударил её наотмашь ребром ладони, Маша еле удержалась, с губ закапала кровь, болело нещадно: и отёкшие губы, и голова.