– Смотреть на меня! – второй удар пришёлся по губам. Несильный, скорее обидный, призванный унизить. Маша посмотрела в глаза Вадиму и поняла: придётся вымаливать. В конце концов, простит. Но сейчас невозможность выкинуть её и забыть злило его ещё сильней.
– Прости меня! – прошептала Маша опухшими от удара губами.
– Что между вами было?
– Ничего.
– Говори правду!
– Не было ничего, я клянусь!
– Правду! – приказал он, ударив девушку по другой щеке.
Маша терпела, но он продолжал отвешивать пощёчины с замахом, боль усиливалась, на глазах выступили слёзы. Щёки пылали, из носа закапали красные капли, расползаясь кляксами на светлой футболке. Маша взмолилась.
– Прекрати! Пожалуйста! Что мне сделать?
Вадим молчал, но бить не прекращал, заставляя умолять снова и снова. На его лбу выступила испарина. Чужая ярость и разочарование мощным потоком лились на Машу, застревали в глотке, жгли глаза. Ей казалось, не будет конца лавине эмоций, что окатывала, словно вода из трубы с широким сечением. Но ничто не длится вечно, поток иссяк, ярость сменилась усталостью и отупением.
Насладившись наказанием, Вадим оттолкнул её и медленно отошёл к приоткрытому окну. Сигарета в руке чуть подрагивала, ветер загонял дым внутрь.
Маша закашлялась и стала жадно глотать остывший чай. Ей хотелось спросить: "за что?", но ответ был ей известен: дело не в гипотетической измене, не важно, была ли она. Маша отступила от плана, она предала большую цель.
Вадим ждал. Только Маша поплелась в ванную, проронил:
– Сядь и слушай!
Медленно затушив сигарету на дне каменной пепельницы, он поставил стул напротив неё. Маша прижимала к губам и носу холодное полотенце и боялась смотреть в разноцветные глаза Дьявола.
– Никаких контактов с мужчинами вне работы, никаких романов на стороне, даже если тебя просто держат за руку. Поняла? – разбивая слова на слоги, произнёс Вадим так, словно говорил с несмышлёнышем.
Маша кивнула.
– Ты должна забеременеть в ближайшее время.
– Но я думала - после того, как переедем. К чему спешить?
–Поступил приказ. И ещё одно: ты увольняешься.
Кольцо сжималось, грозя пожизненным рабством. Жизнью, где единственная радость – иллюзия безопасности, а цель - служение.
– Можно мне поработать хотя бы до отпуска? Две недели?
– Неделя и всё.
Вадим встал. Выходя, кинул Маше:
– Собирайся, едешь со мной в оранжерею.
– Я не могу так.
Но она уже осталась одна в кухне. Умывшись, нашла Вадима в спальне. Он уже переоделся в рабочее и сосредоточился на разглаживании костюма на вешалке: стрелка к стрелке, ни единого залома. Со стороны казалось, что её не замечают. Вадим спрятал костюм в чехол и отправил в шкаф. Маша застыла у входа, ожидая внимания. Пахло шипром.
– Можно мне сегодня не ехать? - умоляюще промолвила она наконец.
– Нет.
– Мне надо на работу.
– Возьми отгул.
– Но зачем я тебе там? Только мешаться под ногами.
– Сказали привести.
Маша тяжело вздохнула и побрела переодеваться. Впереди битва с гораздо более сильным противником, надо привыкать к ударам. Орхидеи требовали жертвы, и, когда они получат её, потребуют ещё. Неужели, Вадим не понимает? Она усмехнулась: понимает, он сам такой же. Маша не ошиблась: утро было недобрым.
***
Вадим засел в прохладном кабинете. Развалился в кресле, описывая полукруг. Полчаса точно есть. Собой он был доволен. Поставил гордячку на место, а она даже не поняла этого!
Там, на кухне, он поддался эмоциям. И его бешенство объяснимо. Мала вела себя, как хозяйка, свободная от обязательств. Вадим привык к дисциплине, самоконтролю, ежедневным лишениям ради будущего, ради большой цели. Она же жила, как капризный ребёнок, желающий получать то что хочет, сиюминутно. И не считающийся с окружающими. Ей не место рядом, на Малу нельзя положиться, зато шума и трескотни больше, чем он мог вынести. Для Вадима существовало лишь слово - надо, и он подбирался, приосанивался и шёл в бой. Он был не воином в прямом понимании, но стратегом, генералом, тактиком, готовым на большие жертвы ради победы. Для него не было разницы, жертвовать собой или близкими. Он не видел её рядом, постоянно требовались усилия, долгие уговоры, эти телячьи нежности и душеспасительные беседы, чтобы в очередной раз она не накосячила и поступила, как должно. Малуша обсуждала каждый приказ, высказывая своё, никому не интересное, мнение.