Я ушёл, не взглянув на неё на прощанье. Мне надо многое обдумать, открытие жгло меня изнутри. Если адептов заставляют, имею ли я право их казнить? Я чувствовал, она сама, не замечая, ответит на мой главный вопрос. Если это пустышка - тем хуже для всех.
***
Момент для объяснения с Казимиром представился Маше тем же вечером. Вадим уехал из оранжереи на деловую встречу, о чём не преминул её предупредить. Значит, встреча будет вовсе не деловой и продлится до поздней ночи. Тем лучше.
На такси Маша домчалась до оранжереи за полчаса. В саду пахло дорогими духами: цвела секция фаленопсисов Лиодоро. Широкие и узкие листья всех оттенков зелёного свисали с полок и лезли в проходы, будто вражеская армия у стен осаждённого замка. Маша представила, что стеллажи, столы и полки с орхидеями – это оккупированные города, а узкие проходы – ещё не захваченные территории, где у людей пока была свобода выбора. И с каждым годом таких мест становилось всё меньше.
Стряхнув наваждение, поискала глазами Казимира. Он суетился вокруг упакованных гибридов: завтра они поедут, поплывут и полетят к ничего ни подозревающим покупателям. Гибриды неопасны, но они занесут орхидейную лихорадку в дома, расчистив место для сортовиков и природников.
– Всё верно, – ответил Голос на её мысли. В голове быстро защёлкало и загудело, словно внутрь поместили неисправную трансформаторную будку. И в носу хлюпнуло.
– Я почти уволилась, скоро буду помогать здесь Вадиму.
– Это по плану. Это хорошо.
– Зачем я должна беременеть так скоро?
– Так укоренится связь с другим объектом.
Маша выполнила обязательную часть. Теперь, когда Вадим спросит, зачем она приезжала в его отсутствие, у неё будет убедительный ответ.
Казимир сортировал цветы, Маша несколько раз медленно обошла оранжерею, посылая мысленно восхищение упитанным экземплярам. Оно было искренним: фаленопсисы у Вадима настолько ухоженные и раскормленные, что раскупались мгновенно, несмотря на завышенную цену.
В очередной раз нежно гладя цветы, подобные бабочкам, она сунула в руку Казимиру записку. Тот сделал вид, что ищет этикетки с названием вида по карманам, в одном из них и исчезло её послание.
Какое-то время Маша прождала в подсобке. Когда она вышла посмотреть на столь занятого наглеца, того уже и след простыл.
– Уехал минут двадцать назад. Всё бросил и сказал, что завтра доделает, – сообщила сортировщица.
Маша с безмятежным видом и стерильными мыслями доехала домой. Кошка по-прежнему изучала потолок, в глазах цвета жёлтого топаза почудилась жалость. "Хозяйка" прошла в гостиную и рухнула на диван, отвернувшись к спинке. Окно было распахнуто, сквозь москитную сетку стремились прорваться внутрь тополиный пух и запах листвы. Птицы чирикали так громко, будто пели прямо над ухом. Плечи Маши вздрагивали. Она плакала.
***
Виклина заблудилась среди образов, картинок и видений. Они обступали толпой, тесня одна другую, и не было конца этой радужной цепи. Вика казалась себе бабочкой, порхающей из одной реальности в другую, потому что они были истинными и живыми.
Она понимала, что скоро этому придёт конец и сопротивлялась. Сны ей нравились, воспоминания сливались с мечтами, она проживала одно и то же много раз, но финал у этих историй менялся в зависимости от сделанного ранее выбора. Игра увлекала, Вика чувствовала себя создательницей миров, древней богиней Макошью.
Незавершённые дела мешали ей двигаться, тянули вниз, словно кандалы. Ей должны были позвонить из столицы, но зачем, она не помнила. Что-то яркое, словно вальс цветов, таилось за этим звонком. Внутри у Виклины рос и искал ответа другой вопрос: готова ли она? Каждый раз после отрицательного ответа её снова бросало в вихрь красочных слайдов, среди которых она должна была напитаться знанием. Переосмыслить прошлое.
Ранее Вика думала только о будущем, но теперь оно наступило в своей неотвратимости, и внимание требовалось уделить прошлому, которого она не помнила. Ей должны были позвонить из столицы. Звонок был тем маяком, за который цеплялась её память в море забвения.