Отсутствие результатов его не огорчило.
– Я ожидал этого. Значит, Виклину заставили исчезнуть, – сделал он вывод по телефону.
– Тем более следует обратиться в полицию.
– Обратитесь, но раньше, чем послезавтра заявление не примут. Да и искать рьяно не будут.
– Почему?
– У неё нет богатых родственников, – укоризненно пояснил Будемир. – Я подумаю, что делать дальше и позвоню вам.
Маша подозревала, что загадка волнует его больше, чем судьба девушки. Но, с другой стороны, Будемир хоть что-то делал, а не отмахнулся, как прочие.
"Что же с тобой случилось, Виклина?" – думала Маша всю дорогу домой и не находила внятного ответа. Она слышала истории о пропавших без вести и о том, что если потеряшку не находят в течение недели, то уже и не найдут. Пошёл третий день. Или не третий: когда она пропала, точно не было известно. Надо искать, кинуть все силы, но Голос был неумолим: их интересы важнее пропажи одного человека. Надо избавиться от Существ. Все беды из-за приказов: Они свели Вадима и Машу и держат их, как кроликов в клетке.
Маша специально не стала вызывать такси: надо подумать без страха быть застигнутой врасплох. Поедет с пересадкой на трамвае в толпе обычных граждан, не порабощенных орхидеями. Мысли вернулись к Олегу. Тот уверял, что необходимо избавиться от жителей теплицы радикально: сжечь. Маша злорадно улыбнулась, представив эту картину. Олег спешил и подгонял, но его план был сырым. Зачем запирать все выходы на время разговора? А вдруг не успеют отпереть или там останется случайный работник? Как уговорить Вадима и Казимира не мешать им?
Маша отвернулась к трамвайному окну и до боли закусила губу. В тонкости схемы Олег посвящать её категорически отказался. Она также боялась сказать слово поперёк. О причинах, по коим тот помогал, предпочитала не спрашивать: пусть помогает, может, совесть очищает?
Олег превратился для неё в символ воина-освободителя, защитника угнетённых, который придёт и перевернёт её судьбу. А Маша будет восхищаться и восторженно хлопать в ладоши. А пока вплотную займётся поиском Виклины, чтобы уступить ей место подле Вадима. И все счастливы, занавес!
Погибающий от голода телефон принял смс. Маша не спеша вынула его из сумочки. С этого номера она никогда не получала звонков или сообщений, хотя и забила его сразу, как сошлась с Вадимом. Послание от Казимира, должно быть, что-то важное. Запоздалый ответ на её мольбу о помощи? Напрасно, она уже почти решила вопрос.
Маша открыла письмо, успев мельком увидеть ряд букв. Сотовый умер.
***
Виклина просыпалась и засыпала снова. Явь длилась секунды, Навь - часы. Когда она, щурясь от света, открывала глаза, рядом всегда кто-то был. Люди в белом улыбались, и гладили её по голове или руке, но она их не слышала, словно находилась под водой. Она искала знакомых и не находила. Её охватывали то радость и желание обнять весь мир, то страх остаться такой навеки. Она не могла говорить, почти не слышала и совсем не двигалась. Даже шея не слушалась, будто Вика – не человек, а фарфоровая статуэтка.
Из её глаз временами катились слёзы. Они выражали всё: и радость, и печаль. Она не могла даже вволю поплакать: только начавшись, слёзы заканчивались, словно она брала их взаймы. Тела своего Виклина не чувствовала. Иногда, очнувшись, просто лежала с закрытыми глазами, чтобы не видеть жалости на незнакомых лицах. И всё же по ночам, когда свет тускнел, старалась не спать.
В очередное выныривание на поверхность, уши пронзили голоса окружающих и металлическое позвякивание справа и слева. Навь её отпускала. Она начала улыбаться, когда с ней говорили. Доктора и младший персонал были приветливы, спрашивали, как спалось, не болит ли что, как её зовут и есть ли родственники. Она рассказывала, но её не слышали, будто Виклина стала Русалочкой из датской сказки.
Она вспоминала прошлое, смакуя его, как коллекционное вино. Время ничего не значило, его не было; будущего могло не быть, а прошлое реально: можно пощупать, пересмотреть. Вика брала кусочек из детства и крутила его как диафильм, пока не засыпала.
Голоса у неё не было, но она старалась шевелить губами. Если молчала, то пыталась двинуть рукой, шеей, ногой. Пришла боль, вызвав у девушки стон радости. Шея поворачивалась с хрустом и резью, в глазах темнело. Виклина заплакала, ей вторили украдкой молоденькие медсёстры. Теперь она могла кивать, а значит, общаться. Дышалось легче, улыбка стала шире, слёзы обильнее, ночной сон спокойнее. Для мира она по-прежнему оставалась неизвестной.