– Ну, что тебе сыграть?– спрашивал он, вытаскивая из-под кровати гитару.
– Бременских музыкантов,– попросила я однажды.
Он приподнял бровь, усмехнулся.
– А я-то учу тебя серьезной музыке!
– Ну, пожалуйста!
В детстве «Бременские музыканты» была моя любимая пластинка. Я включала громоздкий проигрыватель, ставила иглу на тонкий край черного диска, садилась на ковре в своей комнате и наслаждалась мерным похрустыванием, предвещавшим начало истории. Песенкой Трубадура заканчивалась первая сторона. «Нам любые дороги дороооги. Нам любые дороги дорогии. Пара-па-па-рам, парапарарам. Уе-ее-е-е! Игла отскакивала с громким щелчком в сторону. Я поднималась и заводила песню снова. Иногда даже подпевала. «Наша крыша– небо голубое. Наше счастье-жить такой судьбооою. Наше счастье– жить такой судьбоою…»
– Ну, только ты будешь петь,– сказал Слава.
– Я не пою.
Он настаивал, и я не могла отказать его голубым глазам.
Кое-как пролепетала первый куплет. Надеялась, что он вступит и спасет меня. А он не вступил. Я обиделась, но не подала вида.
– Ну, вот, молодец! – подмигнул он.
Сглотнула слезы, подступившие к горлу, и улыбнулась.
Мы провстречались недолго. Через два месяца наши свидания закончились так же внезапно, как и начались. Близости так и не случилось. Я пресекала любые его поползновения. И как же я жалела об этом впоследствии. Как распаляла себя мечтами о его загорелом крепком теле в девичьих ночных фантазиях… Лишь моя подушка и мама знали, каким рубцом остался в юной душе тот скоротечный роман. Через страничку в «Одноклассниках», на которую я заходила под чужим именем, я узнала, что он ушел в армию. И узнала, когда вернулся.
Мы столкнулись на улице через два года. Совсем как в романтических историях, что печатали в журнале Cool Girl. Тогда я впервые всерьез задумалась о силе мысли. Вспоминала я о нем часто– как только голова освобождалась от институтских лекций и семинаров. Но в тот жаркий летний день, когда я дефилировала по центральной улице города, довольная жизнью и собой, я вовсе не думала о Славе. Пока не увидела совсем близко– он шел мне навстречу, в модных выцветших джинсах и белоснежной футболке. Длинные волосы коротко острижены, прежняя легкая небритость. И снова меня пронзил блеск его глаз. Вежливое «привет»; сколько лет сколько зим; и вот он снова берет мой номер телефона и приглашает «погулять» вечером. И я соглашаюсь.
Может, оттого, что я долго мечтала, КАК я его встречу, но не задумывалась о содержании нашей встречи, реальности оказалось нечего мне предложить…Мои новые оранжевые босоножки на высокой танкетке шагали вразрез с его потертыми кедами. Он привел с собой друга и сестру друга. Большие компании всегда меня страшили, а в тот вечер я и вовсе оказалась «не на той волне». Разговоры, шутки, игры-конкурсы,– все это походило на язык какого-то иного племени. Я слушала, но не понимала смысла и не могла «включиться». Я вовсю демонстрировала веселье и рыдала в душе. Уйти не позволяло воспитание, и я шагала рядом с ними весь вечер, гордо подняв голову, но ощущая себя щенком на привязи. После той прогулки он не позвонил, а меня «отпустило». Я больше не мечтала о встрече с ним.
Но мы снова встретились случайно, уже в Москве, спустя четыре года. На семинаре по йоге. Я с трудом узнала рокера в гладко выбритом и обритом босоногом «адепте» с деревянными бусами на шее. Приветствуя меня, он сложил руки перед грудью в «Намасте» и слегка поклонился. И все-таки глаза его смотрели насмешливо. После семинара он спросил, не хочу ли я выпить чаю. Я согласилась. Отчасти из любопытства, отчасти– чтобы доказать нам обоим, что он больше не имеет надо мной силы. Мы отправились в новый японский ресторанчик на Чистых Прудах. Он рассказывал, что провел целый год в Ашраме во Флориде, где встретил своего гуру. Сказал, что всерьез думает о посвящении в «брахмачарьи», сан йога, отрекшегося от мира. Я в то время как раз начинала осваивать подмостки российской эстрады– прошла кастинг в балет к известной певице. Жизнь была насыщенной: репетиции, гастроли, съемки. Короткие романы без зазнобы в сердце. Я слушала его, не понимая, и удивляясь. И все-таки постепенно истории о восточных мудрецах, волшебниках и йогах, обретших бессмертие в вечном сне, завладели моим воображением. Встречи наши были нерегулярны и невинны. Мы ходили в кафе, музеи или просто гуляли по улицам Садового кольца. Постепенно его истории, его смех и острый наблюдательный ум сплелись воедино с видом белых церквей с золотыми куполами, с воробьями в поисках крошек на тенистых аллеях, с гулом автомобилей. Наши встречи стали частью моей жизни, а он– частью «моей» Москвы. На третьей встрече он сказал, что принял «пробный» обет брахмачарьи– целибат.