— Ах, да меня же совершенно не интересует, какие у кого политические взгляды! — с неподдельным жаром воскликнула леди Файербрейс. — Но, разумеется, я была бы весьма рада увидеть вас в наших рядах. Вы же знаете, ваш отец был на нашей стороне! Но если речь идет о моем друге, то я положительно не могу слышать, что его оскорбляют за глаза, — и оставаться безразличной; и я действительно защищала вас вчера вечером.
— Скажите, пожалуйста, где это было?
— Леди Гиблоброд{413}…
— К дьяволу леди Гиблоброд! — вскричал мистер Бернерс раздраженно, но с некоторым облегчением.
— Нет-нет, леди Гиблоброд говорила о вас леди Алисии Северн.
— Ясно, ясно! — произнес слегка побледневший Бернерс: он был явно задет за живое.
— Однако не могу задерживаться, — сказала леди Файербрейс. — Я должна быть у леди Сент-Джулианс ровно в четверть пятого. — И она запрыгнула в экипаж.
— Леди Файербрейс — последний человек, которого пожелаешь встретить в Лондоне, — заметил мистер Бернерс. — Потом весь день на душе кошки скребут. Пытается убедить меня, будто целый мир только и делает, что злословит и насмешничает за моей спиной.
— Это в ее духе, — заметил мистер Эгертон, — будет из кожи вон лезть, только бы показать вам, какое же вы ничтожество. Отлично действует на людей со слабыми нервами. Напуганные всеобщей неприязнью, они ищут защиты у той самой женщины, которая убеждает их, до чего же они ничтожны в глазах света — и является той единственной, кто считает это несправедливым. Она подчинила себе эту старую гусыню, леди Грэмшоу; та хоть и чувствует, что леди Файербрейнс делает ее жизнь несчастной, но уверена, что стоит ей разорвать со своей мучительницей — и она утратит единственного друга.
— А вон идет человек, который изменился не меньше, чем и любой из наших современников.
— Но только не внешне; вчера вечером мне показалось, что он никогда не выглядел так хорошо.
— Да нет же, разумеется, не внешне — ведет себя иначе. Мы вместе учились в Крайст-Чёрч и почти одновременно вышли в свет. Я, пожалуй, немного раньше. Он делал всё, что подобает, и неплохо справлялся. А теперь его только в Палате и встретишь. Он никуда не ходит; говорят, он сделался заядлым читателем.
— Думаете, он метит на какой-то пост?
— Своими силами ему ничего не добиться.
— Стоит ему пожелать — и его братец за милую душу добудет для него всё, что заблагорассудится, — сказал Эгертон.
— Да что вы, он и Марни даже не разговаривают: они просто ненавидят друг друга.
— Боже милостивый! Впрочем, не забывайте про его мать: своим замужеством она породнилась с родом Делорейнов — и непременно станет импозантнейшей дамой в своей партии.
— Единственная достойная женщина среди тори; по-моему, все прочие им только вредят, начиная от леди Сент-Джулианс и заканчивая вашей приятельницей леди Файербрейс. Жаль, леди Делорейн не на нашей стороне. У нее редкий дар объединять людей, она умеет собирать кворум, да и держится безупречно: непринужденно — и в то же время изящно.
— Леди Мина Блейк полагает, что Эгремонт не только не стремится занять какой-то там пост, но и едва ли тяготеет душой к своей партии, и если бы не маркиза…
— Может, переманим его?
— Хм! Не знаю, не знаю. Мне говорили, что он с причудами: думает о судьбах народа.
— Он что, за тайное голосование и избирательное право для квартиросъемщиков?
— Ей-богу, уверен, что дело тут совсем в другом. Конкретно ничего не знаю, но поверьте на слово: чудак, да и только.
— Пожалуй, Пилю это не подойдет. Ему чудаки не по нраву. Вы это понимаете, Эгертон?
В эту минуту мистер Эгертон и его приятель уже подходили по Трафальгарской площади{414} к Чаринг-Кросс{415}. Тут они заметили экипажи леди Сент-Джулианс и маркизы Делорейн, что стояли бок о бок посреди улицы: сидевшие в них знаменитые государственные дамы увлеченно беседовали. Эгертон и Бернерс поклонились и улыбнулись женщинам, однако им не довелось услышать краткий и всё же весьма занимательный разговор, содержание которого, так или иначе, стало известно нам.
— Я даю им одиннадцать, — сказала леди Сент-Джулианс.
— Знаете, Чарльз уверяет меня, — произнесла леди Делорейн, — что и сэр Томас говорит то же; в целом Чарльз, разумеется, прав — однако он явно повторяет чьи-то слова.