Ариосто, Тассо, Шекспир, Спенсер, Кальдерон, Руссо и великие писатели нашего столетия, каждый в свой черед, прославляли любовь, как бы доставляя человечеству трофеи великих побед над чувственностью и грубой силой.
В той части романа, когда герои достигли апогея личного счастья, Герберт произносит аналогичные слова. Высказывание обращено к Кадурсису и выстроено в том же ключе, что и мысль Шелли: «Именно сочувствие к другим превращает тебя в поэта. Именно твое желание, чтобы воздушные дети твоего разума заново рождались в уме другого человека, побуждают тебя творить <…>» (Disraeli 1858/II: 244).
Замкнутое, обособленное существование леди Аннабел в Чебери, изображенное в начале романа, композиционно противопоставлено «краткой идиллии», очерченной в заключительной части произведения, когда в отношениях героев доминирует любовь; именно ей уступают место эгоизм и гордыня леди Аннабел, иссушающие душу ее дочери; образ же самой матери Венишии тускнеет на фоне образа Мармиона Герберта с его мечтой о «великом и славном будущем» для человечества (Ibid./II: 226). Гибель Кадурсиса и Герберта символически подтверждает уверенность последнего в том, что этой мечте не суждено сбыться при его жизни.
XII
В октябрьском выпуске влиятельного журнала «Блэквуд» («Blackwood’s Edinburgh Magazine») за 1848 год было опубликовано следующее высказывание: «Романы больше <…> не порицаются, как это было в прошлом; теперь, когда каждое направление в политике и религии обнаружило, что они эффективны как средство для выражения идей, этот жанр признаётся всеми» (цит. по: Tillotson 1954b: 15). Статья указывала не только на способность романов 1840-х годов затрагивать более широкий круг проблем и вопросов, нежели раньше, как то отмечает Кэтлин Тиллотсон (см.: Ibid.: 213), но и на появление новой литературной формы, в немалой степени обусловившей упомянутое расширение возможностей поэтики данного жанра, то есть, по терминологии Роберта Блейка, «романа с тенденцией» («а novel-with-a-message»).
Это был типичный образец художественной прозы сороковых годов. Достаточно сослаться хотя бы на несколько пропагандистских романов, написанных в этот период, — «Мэри Бартон» (1848) миссис Гаскелл, «Брожение» (1848) Кингсли, «Утрата и приобретение» (1848) Ньюмена, «Немезида веры» (1849) Фруда (Blake 1966b: 192).
Еще в 1830-е годы Карлейль, который в следующее десятилетие станет властителем умов англичан, решительно настаивал на том, что в романе как жанре заложены огромные потенции развития, и требовал от него шекспировской глубины и значимости (см.: Carlyle 1858: 139–140, 171). Роберт Блейк замечает:
Не ясно, читал ли Дизраэли Карлейля <…>. Даже если Дизраэли никогда его не читал, он, вероятно, был в курсе идей, которые исходили от этого автора. В 1838 году был вновь опубликован «Sartor Resartus», и содержащаяся там насмешка над бульверовским «Пеламом» содействовала убийственной критике светского романа <…>. В 1840 году вышел «Чартизм», а в 1843 году — «Прошлое и настоящее» <…>.
Идеи, распространяемые Карлейлем, тем более должны были привлекать внимание Дизраэли, что его собственная позиция относительно утилитаризма, выраженная в «Попанилле» и «Молодом герцоге», существенно совпадала с той, которую отстаивал Карлейль в «Приметах времени» и «Sartor Resartus».
Разумеется, со времени создания «Попаниллы» в жизни Дизраэли многое изменилось. В 1832 году он впервые предпринял многочисленные попытки пройти в парламент Великобритании как независимый кандидат — и лишь в 1837 году успешно завершил очередную избирательную кампанию как представитель консервативной партии. Эти годы отмечены активностью Дизраэли на поприще публицистики, всё более направлявшей его внимание в сторону политических интересов. Что же касается творческой деятельности Дизраэли-романиста, в ней после выхода «Генриетты Темпл» и «Венишии» наблюдался длительный перерыв. Однако в сороковые годы писатель вновь обратился к художественному творчеству. Дизраэли и сам признавал, что его романы этого периода «своим общим настроем противоречили взглядам, которые давно господствовали в Англии и которые обычно, пусть и не совсем правомерно, характеризуются как утилитарные» (Disraeli 1870а: XIV). Таким образом, в творчестве Дизраэли, начиная от «Попаниллы» и заканчивая романами 1840-х годов, сохранялась преемственность позиции по отношению к утилитаризму.
Неприятие утилитаризма было одной из причин сближения Дизраэли с молодыми торийскими парламентариями-аристократами — Джорджем Смитом (1818–1857; см. ил. 17), Джоном Меннерсом (1818–1906; см. ил. 16), Фредериком Уильямом Фабером (1814–1863) и Александром Бейли-Кокрейном (1816–1890; см. ил. 19). Они отрицательно воспринимали парламентскую реформу 1832 года, которая уменьшила влияние знатных семейств, и были оппозиционно настроены по отношению к тактике руководства консервативной партии во главе с Робертом Пилем (данная тактика предполагала уступки сторонникам свободной торговли и в 1846 году завершилась отменой «хлебных законов», то есть снятием пошлин на импортируемое зерно). Они с тревогой следили за ростом чартистского движения, считая его симптомом неблагополучия в стране. В противовес бентамистскому прагматизму, засилье которого они видели в самых разнообразных явлениях английской действительности тридцатых — сороковых годов, эти молодые парламентарии выдвигали утопически благостный идеал феодализма, лелеемый аристократией, под эгидой монархии, заботящейся об интересах простого народа (подробней см.: Blake 1966b: 107–189; Трухановский 1993: 145–155; Виноградов 2004: 74). В «Манифесте Коммунистической партии» («Das Manifest der Kommunistischen Partei»; 1848) Карл Маркс (1818–1883) и Фридрих Энгельс (1820–1895; см. ил. 35) впоследствии окрестят этот идеал «феодальным социализмом» (Манифест 1948: 81–82).