Обстоятельства складываются в пользу замысла Лукреции: ее отец, князь Колонна, долгое время живший вместе с дочерью и женой, к этому времени умер; свою мачеху, княгиню Колонну, наложницу Монмута, Лукреция не уважает. Ей не составляет большого труда добиться поставленной цели.
Ригби с успехом выполняет поручение своего патрона, вынуждая княгиню Колонну оставить Монмута. Свадьба Лукреции и маркиза проходит в Лондоне. Конингсби на ней не присутствует, однако получает от деда приглашение навестить недавно обрученную чету в Париже, куда Монмут и его супруга уезжают вскоре после заключения брака. В рассеянный образ жизни Конингсби в Париже не укладывается событие, «озарившее светом его душу» (Ibid.: 339): Гарри влюбляется в Эдит Миллбанк и, прежде чем ему удается выяснить отношения с предметом своего обожания, испытывает муки ревности. Он ревнует ее к Сидонии, который в ту пору также оказывается в Париже. Автор так комментирует сложившуюся ситуацию: «Положительно невозможно скрывать, что Конингсби пропитался к Сидонии известной антипатией, которую в наш век гипербол можно, пожалуй, назвать отвращением» (Disraeli 1983: 364).
То, что Гарри Конингсби и Эдит Миллбанк согласны соединить свои судьбы, выясняется на фоне английского сельского пейзажа, в канун Иванова дня. Рассказчик замечает: «Для чего же тогда [в эту пору] властвуют феи, если не для того, чтобы помочь такой прекрасной паре, как эта?» (Ibid.: 399). Конингсби гостит в имении старшего Миллбанка, которое тот перекупил в ущерб Монмуту, по приглашению своего друга Освальда; влюбленным остается только получить благословение на брак от представителей старшего поколения с обеих сторон. Но тут героя подстерегают препятствия, которые кажутся непреодолимыми. Миллбанк-старший не только не дает своего согласия на брак дочери с Конингсби, но и запрещает ей видеться с Гарри. «Ваш дед и я — враги», — говорит Миллбанк и раскрывает Конингсби тайну портрета, который при первом знакомстве с промышленником привлек внимание молодого человека, впоследствии обнаружившего, что портрет и миниатюра, изображающая его мать, были написаны с одной и той же натуры. В молодости Миллбанк полюбил эту девушку. Она же отдала предпочтение сыну Монмута. Жестокость, с которой Монмут обошелся со своим сыном, когда тот женился на девушке, не принадлежавшей к аристократическому сословию, укрепила у Миллбанка ненависть к роду маркиза. Он говорит Конингсби:
«Вы — внук нашего лорда Монмута; сегодня вы пользуетесь благорасположением деда, однако зависите от его щедрот. Завтра, может статься, вы унаследуете его богатство — и завтра же, может статься, окажетесь объектом его ненависти и преследования».
Миллбанк не желает, чтобы с его дочерью повторилось то, что когда-то произошло с матерью Конингсби.
Не успевает герой опомниться от разговора с Миллбанком, как на него надвигается новое испытание. Дед вызывает его к себе и излагает давно выношенный им план: Конингсби должен выступить против Миллбанка-старшего на выборах в Дарлфорде. Монмут не скрывает от внука, что преследует интересы семьи. Он признаёт: «В конце концов, в чем заключается интерес всех без исключения партий и политики в целом? В достижении поставленной цели. Я хочу превратить корону нашей семьи в герцогскую <…>» (Ibid.: 428). Конингсби, не называя причину (а именно: личную привязанность к Эдит), по которой ему невозможно брать на себя роль политического оппонента, отказывается от перспективы быть избранным в парламент от консервативной партии и находит в себе силы идейно противостоять Монмуту, опираясь на те выводы, к которым Гарри и его друзья пришли, наблюдая за избирательной кампанией кандидата тори в Кембридже. Он говорит Монмуту: «Наше желание, сэр, состоит не в том, чтобы создавать новых герцогов или реставрировать старые баронские титулы, но в том, чтобы устанавливать великие принципы, которые смогут поддержать государство и обеспечить народу счастье». Он хочет убедиться в том, что «власть опять пользуется уважением, а почтительность снова вошла в обиход; <…> что собственность, как в прежние времена веры, стала близнецом труда, а любое владение землей есть исполнение долга». Только тогда, утверждает он, «общественная деятельность доподлинно станет благородным занятием, а членство в парламенте — завидным отличием». Ответ маркиза на подобные речи внука краток и сух: «Вот что я скажу тебе, Гарри: <…> члены нашей семьи могут думать как им заблагорассудится, но поступать они обязаны так, как угодно мне» (Ibid.: 430–431).