Поражение французов в битве при Ватерлоо не принесло материального процветания Британии, хотя на этот момент в ее распоряжении оказалось около 20 процентов мирового товарооборота, а ведущую роль в экономике страны играла торговля, которая являлась движущей силой промышленности (подробнее см.: Харви 2008: 439–442). Но торговля с европейскими странами, сильно пострадавшими в ходе континентальных войн, не могла поддерживаться в тех объемах, которые была способна обеспечить британская промышленность. Выпускаемые товары не имели надлежащего сбыта, что в Британии приводило к сокращению объема производства и понижению уровня заработной платы не только промышленным рабочим, но и сельскохозяйственным труженикам. Послевоенный кризис производства в Британии вызвал волнения в рабочей среде (см.: Там же: 451–457). Они, в свою очередь, по словам Эйсы Бриггса, подготовили почву для целого ряда последовательных проявлений «волнообразного недовольства 1820–1850-х годов, апогеем которого были подъем и спад чартистского движения» (Briggs 1983: 276). Распространявшееся при этом по стране «ощущение мятежа» (Ibid.: 319), — например, поджоги стогов сена и восстания батраков зимой 1830/31 года, осуществляемые от имени загадочного «капитана Свинга» (подробнее см.: Hobsbawm, Rude 1919: ссылка по: Smith 1981: VIII), — подрывало стабильность общественных институтов и заставляло правящие сословия обратить внимание на положение рабочего класса.
В своей «Истории французской революции» («The French Revolution: a History»; 1837) Карлейль проводил прямые параллели между состоянием французского общества во время революции 1789 года и положением английского социума в эпоху чартизма. Изображая настроение восставшего народа Франции 1 августа 1789 года, он обращался к читателям:
Представьте же себе, что пять миллионов изможденных фигур с угрюмыми лицами <…> бросают своим чисто вымытым высшим сословиям <…> вопросы: как вы обращались с нами? Как вы обучали нас, кормили нас, направляли нас, пока мы гибли, работая на вас? Ответ можно прочитать в заревах пожаров на летнем ночном небе. Вот какую пищу и вот какое руководство мы получали от вас — пустота в кармане, в желудке, в голове и в сердце.
Здесь идет речь о революционной Франции 1789 года, но вопросы, обращенные к «чисто вымытым высшим сословиям», не могли не волновать англичан — современников Карлейля — и точно так же задевали их за живое публицистические произведения этого автора, написанные в 1840-х годах. В них непосредственно говорилось об ответственности правящих сословий за тяжелое положение трудового народа в стране, где, «по данным Министерства внутренних дел, за 1842 год только на территории Англии и Уэльса насчитывалось около полутора миллиона человек, живущих на пособие для бедных» (Marcus 1974: 26; цит. по: Smith 1981: VIII).
Во втором романе своей трилогии Дизраэли обратился к той же тематике, что и Карлейль в «Истории французской революции» и памфлетах 1840-х годов. Вот как он определил замысел своего романа в «Общем предисловии» к собранию сочинений, которое вышло в 1870 году:
<…> в «Сибилле, или Двух нациях» я рассмотрел положение народа, и всё произведение, в сущности, было посвящено этой части задуманного мной плана. В то время агитация чартистов была еще свежа в памяти общества, и ее возобновление совершенно не исключалось.
Далее он рассказывал о том, как с помощью одного из своих парламентских друзей получил доступ к переписке Фергюса Эдварда О’Коннора (1796?-1855; см. ил. 113), которую тот вел с руководителями и основными деятелями чартистского движения, когда был редактором чартистской газеты «Северная звезда» («Northern Star»). Свою работу над романом Дизраэли подытожил следующим образом:
Я посетил и посредством наблюдений тщательно изучил места, изображенные в романе, а потому смею полагать, что страницы «Сибиллы» можно воспринимать с несомненным доверием, как точную и никоим образом не преувеличенную картину знаменательного периода нашей отечественной истории и массового движения, которое по своему размаху и полноте, возможно, не имеет прецедентов.
Роман Дизраэли «Сибилла, или Две нации» вышел в свет ровно год спустя после публикации «Конингсби» — в начале мая 1845 года в том же издательстве Колбурна, что и первая часть трилогии. Тираж этого колбурновского издания, как и тираж «Конингсби», разошелся в количестве трех тысяч экземпляров и принес автору гонорар около 1 тысячи фунтов стерлингов (см.: Blake 1966b: 192).