Под «принципом» Танкред разумеет «импульс, идущий к нему свыше» (Ibid./I: 57). Так карлейлевская эстетика переносится на композицию дизраэлевского романа, где герой наделен «сильным и пылким воображением» (Ibid./I: 100) и обладает «страстным желанием проникнуть в тайну старшего (то есть ветхозаветного. — И.Ч.) мира» (Ibid./I: 305).
Композиция «Танкреда» унаследована от «Вивиана Грея» и его продолжения (она повторяется и в «Контарини Флеминге»): первая часть произведения точно так же предваряет путешествие героя, во второй изменяется место действия и сохраняются только фигуры главного действующего лица и повествователя, а все остальные персонажи полностью обновлены.
В первой части «Танкреда» Дизраэли варьирует темы и ситуации, воспринятые писателем из переработанной им поэтики светского романа и часто встречавшиеся в его предыдущих произведениях. Подобно героям предшествующих дизраэлевских романов, Танкред по праву вступает в высшее лондонское общество. Как и в случае Фердинанда Армина из «Генриетты Темпл», родословная Танкреда восходит к далеким рыцарским предкам. Как и Фердинанд, Танкред — единственный (и обожаемый) сын, детство и отрочество которого проходят в уединении родового поместья. Но, в отличие от героя «Генриетты Темпл», Танкред, подобно Джорджу Огастесу Фредерику, персонажу романа «Молодой герцог», является наследником несметного состояния. Танкред отказывается от политической карьеры, точь-в-точь как Контарини Флеминг, однако ищет свой идеал не в области эстетических ценностей, а в духовной сфере вечной истины.
Хотя Танкред, по натуре своей застенчивый, не лишен тщеславия, нравственно он гораздо лучше защищен от непредвиденных обстоятельств, поджидающих молодого человека в лондонском свете, чем Фердинанд Армин или Джордж Огастес Фредерик. Уже в описании его внешности подчеркнуты решимость и воля (см.: Ibid./I: 47). Но в характере персонажа имеется особенность, о которой повествователь сообщает:
Мудрый и в то же время простодушный, глубокий в самопознании и в то же время неопытный; замкнутость, которая была бы способна защитить его от множества опасностей, оказалась тем самым свойством, что могло бы обеспечить ему рабскую зависимость от той женщины, которая однажды сумела бы растопить ледяные преграды и достичь самого пламени его души.
Это свойство Танкреда, проявляясь в его общении со светскими дамами, ставит героя в разнообразные положения, за счет которых в романе возникают сатирические и комические ситуации.
Констанции Роли почти удается превозмочь застенчивую сдержанность Танкреда. На званом вечере в особняке Делорейнов (который фигурирует и в «Сибилле») главный герой не только просит, чтобы его представили Констанции, но и танцует с ней, а когда гости разъезжаются по домам, провожает ее до кареты, то есть ведет себя так, как подобает светскому молодому человеку. В салоне миссис Гай Флаунси (персонаж «Конингсби») при встрече с Констанцией «его сердце забилось немного быстрей» (Ibid./I: 119). Очарование Танкреда Констанцией не нарушается и тогда, когда она пересказывает ему содержание модных французских романов; однако этот восторг полностью улетучивается, когда она с энтузиазмом начинает говорить о «Хаосе творения», утверждая, что «всё доказано геологией». Люди, заявляет Констанция, «отдельное звено в цепи; подобно тому, как низшие животные предшествовали нам, мы в свою очередь тоже станем низшими существами <…>. Это развитие. У нас были жабры — возможно, отрастут крылья». Осознав, что его очарование Констанцией сошло на нет, Танкред с еще большей остротой ощущает необходимость отправиться в паломническую поездку. «Я должен уехать из этого города — и как можно скорей; мне не сладить с его нравственной развращенностью» (Disraeli 1847/I: 124).
Отмечая, что Дизраэли под «Хаосом творения», вероятно, подразумевает книгу английского геолога Роберта Чемберса (1802–1871) «Следы естественной истории творения» («Vestiges of the National History of Creation»; 1843–1846) — именно эту книгу по воспоминаниям жены писателя Мэри Энн Дизраэли читал в 1845 году, — Мюриел Мейсфилд комментирует:
Это было написано за двенадцать лет до публикации труда Дарвина «Происхождение видов», когда эволюция еще не была расхожим словом и повсюду обсуждаемой темой <…>. Данный предмет притягивал Дизраэли, хотя последний ревностно защищал веру, когда наука <…> вступала с ней в конфликт. В знаменитой речи в Оксфорде в 1864 году (Роберт Блейк датирует выступление Дизраэли в Оксфорде годом раньше, см.: Blake 1966b: 505–506. — И.Ч.) он заявил, что человек рожден для того, чтобы верить, однако научные доктрины, судя по всему, противоречат учению Церкви: «Вопрос заключается в следующем: человек — это обезьяна или ангел? Господа, я на стороне ангелов».