Во всех этих испытаниях герой остается пассивной, сугубо воспринимающей стороной. По словам Флавина, «Лотарь — протоэкзистенциалист в том смысле, что он формирует себя посредством того, что его окружает, иногда отвергая, но чаще вбирая в себя стимулы, с которыми он соприкасается» (Flavin 2005: 154). Эту пассивность отметил еще Лесли Стивен: «Лотарь настолько низводит себя до пассивной роли сосуда, который может заполнить наставник любого толка, что, подобно глупцу, производит отталкивающее впечатление» (цит. по: Masefield 1953: 268), а Генри Джеймс не увидел в Лотаре ничего, кроме пустого имени.
Шварц уподобляет Лотаря «образованному Всякому Человеку» (Schwarz 1979: 128). «Всякий Человек» — имя заглавного персонажа анонимной пьесы (написана в промежуток между 1509 и 1519 годами), одного из самых известных английских моралите первой половины XVI века. Нам ничего не известно об интересе Дизраэли к жанру моралите, и трудно понять, как же «образованный Всякий Человек» вписывается в историческую поэтику средневековой драмы; кроме того, образование аристократа Лотаря носит ярко выраженный сословный характер и хронологически относится к тому времени, когда происходит действие романа. Фибус говорит Лотарю:
«К счастью, вы получили превосходное, хотя и неполное образование, характерное для вашего сословия. Вы хороший стрелок, умеете ездить на лошади, плавать и работать веслами. Та несовершенная секреция мозга, которая зовется мыслью, еще не нанесла ущерба вашему телосложению. У вас не было времени для того, чтобы много читать».
В отличие от пассивного героя, повествователю принадлежит активная роль в развитии фабулы. Его внимание направлено не только на рассказ о событиях и персонажах «как о чем-то отдельном от себя» (Аристотель 1957: 45), но и на внутренний мир главного героя. При этом, однако, его характеристика Лотаря не всегда сообразна развертыванию сюжета. Например, в одной из начальных глав романа рассказчик сообщает читателю:
При всей своей неопытности и крайней простоте Лотарь не был обделен известной долей инстинктивной проницательности в отношении людей и поступков, а потому для него было не так-то просто сделаться легкой добычей. Его естественное мировосприятие и образование, которое он получил в относительном одиночестве, сделали из него зоркого наблюдателя, из числа тех, что размышляют над своими наблюдениями.
Дальнейшее развитие сюжета покажет, что «инстинктивная проницательность» не помогает Лотарю в его общении с Грандисоном, Коулманом и Кейтсби, а в Риме он становится «легкой добычей», когда на его примере демонстрируют мнимое религиозное чудо. Подобные несообразности нарушают композиционную стройность произведения.
Если борьба за Лотаря между сторонниками Англиканской церкви и адептами католицизма идет под прикрытием вежливых фраз и без нарушения правил приличия, то борьба между Римской Католической Церковью и европейскими революционными тайными национально-освободительными обществами ведется в открытую. Бервик заявляет: «<…> именно [Римская] Церковь противодействует тайным обществам. Только они имеют влияние в Европе и переживут королей, императоров, парламенты» (Ibid.: 275). Теодора вторит ему: «Это мощная борьба, борьба между Римской Церковью и тайными обществами, борьба не на жизнь, а на смерть» (Ibid.: 284).
Четырнадцатого января 1858 года в Париже итальянец Феличе Орсини (1819–1858) совершил покушение на Наполеона III (1808–1873), императора Франции (1852–1870 годы) и верного соратника Пия IX в его борьбе против Рисорджименто. Император не пострадал, а расследование преступления установило, что Орсини и его сообщники готовили покушение в Лондоне. Дизраэли-политик с тревогой следил за действиями тайных обществ на континенте. Ведь какое-то время назад, размышляя о европейской революции 1848 года, он пришел к выводу, что она — «продукт деятельности тщательно законспирированных секретных обществ <…>» (Трухановский 1993: 205). Находясь одновременно и в оппозиции, и в составе правительства, он не мог без известной тревоги наблюдать за попытками тайного общества «Братство фениев» нарушить мирное положение в Ирландии. Отношение Дизраэли к Рисорджименто было таково: он одобрял «цель, но не средства» итальянского национально-освободительного движения, называя военную кампанию Гарибальди в Италии «пиратской экспедицией» (цит. по: Horsman 1973: 49). Когда в апреле 1864 года Гарибальди приехал в Лондон, Дизраэли, в отличие от других именитых тори, отклонил неоднократные приглашения посетить вождя итальянского народа (см.: Blake 1966b: 429). Вполне вероятно, что на тот момент он избегал контактов с Гарибальди в надежде получить на выборах голоса английских католиков. Но ко времени создания «Лотаря» Дизраэли рассорился с главой последних, кардиналом Мэннингом. По выражению Блейка, «образ кардинала Грандисона <…> был местью Дизраэли» (Ibid.: 497), который не забыл, что уже в 1851 году в своей книге «Джордж Бентинк. Политическая биография» он «рассматривал Католическую Церковь как политическую организацию, претендующую на власть в конкурентной борьбе» (Horsman 1973: 48), а также о том, какие политические последствия вызвала папская булла 1850 года об учреждении на территории Англии католических епископатов, а потому представил в «Лотаре» «весьма нелестное изображение Римской Церкви» (Blake 1966b: 300).