— О! Так она монашка?
— Еще нет, но, думаю, всё к тому и идет.
— Ну уж нет, я скорее умру с голоду, — сказала жена, — чем позволю своим девочкам стать монашками.
«Здесь живет Филип Уорнер?» — осведомился звонкий, необычайно приятный голос.
В эту секунду в дверь постучали. Уорнер выбрался из-за станка и отворил.
— Здесь живет Филип Уорнер? — осведомился звонкий, необычайно приятный голос.
— Он перед вами.
— Меня прислал Уолтер Джерард, — продолжал голос. — Он получил ваше письмо только вчера вечером. Девушка, в чьем доме ваша дочь оставила это послание, ушла на этой неделе с фабрики мистера Траффорда.
— Пожалуйста, входите.
И в комнату вошла СИБИЛЛА.
Глава четырнадцатая
— Вашей жене нездоровится? — спросила Сибилла.
— Еще как! — ответила жена Уорнера. — Наша дочь подло с нами обошлась. Сбежала без спросу и разрешения. А ведь у нас и не было ничего, кроме ее жалованья. Филип у нас, видите ли, не такой, как Уолтер Джерард; он не может получать два фунта в неделю, а почему так, я всё в толк не возьму.
— Молчи, молчи, жена! — замахал на нее Уорнер. — Полагаю, я говорю с дочерью Джерарда?
— Именно так.
— А! Вот ведь славно! Совсем как в былые времена, — ведь Уолтер Джерард был моим другом, да и сам я тогда был совсем не тот, что нынче.
— Вот и отец так говорит, а вчера вечером прислал ко мне человека и попросил навестить вас утром. Он только вчера получил ваше письмо.
— Генриетта должна была передать его Каролине, — сказала жена. — Этой девчонке, которая поманила ее за собой, виновнице всех наших бед. Выходит, она и от Траффорда ушла? Тогда, судя по всему, они с Генриеттой снимают комнату на двоих.
— Вам плохо? — Сибилла приблизилась к постели, на которой лежала женщина. — Дайте вашу руку, — мягко прибавила она. — Какая горячая!
— Я совсем озябла, — ответила женщина. — Уорнер ни за что не закроет окно, пока дождь не зальет комнату.
— А вы, я боюсь, промокли, — перебил жену Уорнер, обращаясь к Сибилле.
— Совсем немного. А у вас не горит очаг. Ах да, я принесла вам кое-что, но огня этим не разжечь.
— Если б он попросил у жильца снизу хотя бы одну колоду угля! — воскликнула жена. — Я ему говорю: неужели соседи откажут? Так ведь он ни в какую, дескать, и так слишком часто просил.
— Я непременно попрошу, — пообещала Сибилла. — Только сначала вот что: мой провожатый остался на улице, — прибавила она, — и у него есть для вас корзинка. Гарольд, входи.
Ребенок заплакал, как только в комнату вбежал большой пес — молодой бладхаунд старинной породы;{331} в наши дни таких можно обнаружить разве что в некоторых старинных замках и на фермах севера Англии. Сибилла отвязала корзинку и дала кричащему младенцу кусочек сахара. Взгляд девушки был еще слаще, чем успокоительное лакомство; малютка распахнул на нее свои огромные голубые глаза, на мгновение оторопел — и тут же улыбнулся.
— О! Прекрасное дитя! — воскликнула Сибилла; она взяла ребенка с тюфяка и прижала его к груди.
— Вы ангел небесный! — воскликнула мать малыша. — И по правде сказать, столь же прекрасны. Подумать только, эта паршивица Генриетта бросила нас всех на произвол судьбы!
Сибилла извлекла содержимое монастырской корзинки и, указывая на него, обратилась к Уорнеру.
— Вот, — сказала она, — разложите всё это, как я вам скажу, а я пока спущусь и поговорю с теми, кто живет внизу, как вы и хотели. Гарольд, побудь здесь! — И пес улегся в самом дальнем углу.
— И это дочь Джерарда? — произнесла жена ткача. — Подумать только! Зарабатывай два фунта в неделю, и будет тебе умница-дочь, а не бессовестная мерзавка вроде нашей Генриетты! Да с этакими деньжищами чего только не сделаешь! Что там у тебя, Уорнер? Чай? Ого! Я бы выпила глоточек чаю! От чаю мне наверняка станет легче. Я прямо-таки мечтала о нем. Уорнер, беги вниз, попроси у них чайник кипятка. Это же лучше, чем пламя всего мира. Амелия, девочка моя, гляди, что нам прислали! Полным-полно еды! Расскажи об этом Марии. Вы славные девочки, вы никогда не станете такими, как эта подлая Генриетта. Когда вы начнете зарабатывать, вы же отдадите деньги вашей бедной матери и братику, верно?
— Да, мама, — ответила Амелия.
— И папочке тоже, — сказала Мария.
— И папочке тоже, — подхватила мать. — Он оставался прекрасным отцом для всех вас, и я никак не возьму в толк, почему за такую тяжелую работу он получает сущие гроши; уверена, всему виной эти станки. Полиции следует расколотить их, и уж тогда-то все славно заживут.