— Он самый.
— И он живет с вами?
— Пожалуй, мы вместе вели хозяйство, если можно так выразиться. Стивена не особенно заботит бытовая сторона жизни. Он пьет одну лишь воду, а ест только фрукты и душистые травы. Он и есть садовник, — с улыбкой прибавил Джерард. — Ума не приложу, чем мы будем кормиться, когда он покинет меня.
— А он хочет покинуть вас?
— Пожалуй, к этому всё и идет. Он снял дом в четверти мили отсюда и оставил здесь только книги: думает через день-другой уехать в _ _ _шир, у него там какие-то дела, так что он пробудет там примерно с неделю. Как вы понимаете, книги безопаснее пока что оставить здесь: Стивен живет один и частенько отсутствует, он ведь издает в Моубрее газету, а за ней нужен глаз да глаз. Но он по-прежнему будет моим садовником. Я ему обещал. Вот спасибо, старушка, — сказал Джерард, когда вошла пожилая женщина. — Надеюсь, твой чай не посрамит чести дома. Теперь садитесь, друг мой, после долгой ходьбы не грех и отдохнуть. Если немного подождете, сможете отведать вашей же форели.
— Ни в коем случае. Вам будет не хватать вашего друга, верно?
— Мы будем частенько видеться, это уж точно — со всем этим садом, соседством и тому подобным; между прочим, он в некотором роде хозяин своего времени. Его работа не чета нашей: и хотя ему порой приходится изрядно шевелить мозгами, мне бы страсть как хотелось обладать таким же талантом. Когда изо дня в день занимаешься рутинным трудом — волей-неволей затоскуешь. Всё, что приходит мне в голову, я могу выразить лишь словами — но вот тут я как раз чувствую себя худо-бедно в своей тарелке.
— Грустно будет увидеть комнату без этих книг, — сказал Эгремонт, переводя разговор на бытовые темы.
— Ваша правда, — сказал Джерард. — Своих у меня немного. Но дочь со временем непременно заполнит эти полки, за это я ручаюсь.
— Ваша дочь — она будет жить с вами?
— Верно, поэтому Стивен и покидает нас. Он останется здесь до тех пор, пока Сибилла не начнет хлопотать по хозяйству, и этот счастливый день уже не за горами.
— Это будет для вас большим возмещением за потерю друга, — сказал Эгремонт.
— Да только и она уже говорит о переезде, — довольно грустно сказал Джерард. — Всё грезит о монастыре. В местной обители она вела спокойную, счастливую жизнь; настоятельница — сестра моего нанимателя и настоящий ангел во плоти; да и мирская жизнь не принесла Сибилле ничего, кроме страданий. Ну да бог с ним, — уже бодрее прибавил он, — я бы не хотел, чтобы она торопилась с постригом, но если я потеряю ее, возможно, оно и к лучшему. Ведь если женщина ее сословия, да еще при нынешнем состоянии дел в государстве, выходит замуж, она пожинает горе, — заключил он, качая головой. — Они рабыни, причем рабыни рабов! Сама женская сущность не сможет здесь выстоять — а ведь она способна выдержать больше, чем наша.
— Ваша дочь просто не создана для житейских забот, — сказал Эгремонт.
— Не будем об этом, — сказал Джерард. — У Сибиллы сердце англичанки, и разбить его не так-то просто. А вы, друг мой, вы что же, путешествуете в наших краях?
— Можно сказать и так; нечто в духе вашего друга Морли — я связан с прессой.
— В самом деле? Репортер, значит? Я сразу принял вас за человека, которому известно больше, чем нам, провинциалам.
— Верно, я репортер. В Лондоне хотят знать об истинном положении дел в стране, а уж в это время года, когда парламент не заседает…
— Так-так, понимаю, экстренное поручение, летний тур. Признаться, мне и самому часто хотелось стать писателем, да только вечно ничего не выходило. Читать я могу когда угодно и хоть сутки напролет, а вот с письмом так ничего и не получается. Мой друг Морли в этом деле большой мастак. Его газета здорово расходится в наших краях; и если бы он, как я не раз говорил ему, бросил свою честолюбивую философию и занялся старой английской политикой, то сделал бы на этом состояние. Хотите познакомиться с ним?
— Весьма.
— А что привело в журналистику вас, разрешите полюбопытствовать?
— Отчего ж… Мой отец был из дворянского сословия, — нерешительно признался Эгремонт, — а я младший сын.
— Ах ты, — сказал Джерард, — да это ничуть не лучше, чем родиться женщиной!
— Мне не досталось наследства, — продолжил Эгремонт, — и пришлось искать работу; я осознавал, что ничего не смыслю в праве; Церковь была явно не по мне; что же касается армии, то как же я мог сделать там успешную карьеру без денег и связей! У меня уже имелось кое-какое образование, вот я и решил, что попробую извлечь из него определенную пользу.