— Полагаю, так оно и было, — сказал Эгремонт, — да только никто не выяснил причин этой случайности.
— По-моему, всё очевидно: произошло самовозгорание, — заявил лорд Марни.
— Убедительный довод, — сказал Эгремонт, — только я, в свою очередь, считаю, что пожар всё же имел место, и, как ни больно это признавать, население Марни…
— И что же, сэр, население Марни?! — взревел его милость.
— Это, несомненно, самые обездоленные люди в графстве…
— Это тебе Сент-Лис напел? — перебил его лорд Марни, бледнея от ярости.
— Нет, не мистер Сент-Лис, но тот, кто еще лучше знаком с окрестной жизнью.
— Я выясню имя твоего осведомителя! — выпалил лорд Марни.
— Моим осведомителем была женщина, — сообщил Эгремонт.
— Леди Мод, полагаю: перефразирует Сент-Лиса.
— Моим осведомителем была женщина, и она из народа.
— Потаскуха какого-нибудь браконьера! Мне плевать, что говорят женщины, они вечно всё преувеличивают, и происхождение здесь ни при чем.
— Едва ли можно преувеличить нищету семьи, живущей на семь или даже на восемь шиллингов в неделю.
— Да что ты в этом понимаешь? Ты сам когда-нибудь жил на семь-восемь шиллингов в неделю? Что можешь знать о народе ты, коротающий время в лондонских клубах или прекрасных загородных усадьбах? Я полагаю, тебе хочется, чтобы народ жил так же, как те, кто обедает в «Будлзе»?{363} Говорю тебе, семья может хорошо жить на семь шиллингов в неделю, а на восемь — так просто отлично! Бедняки благоденствуют, — по крайней мере, в сельских районах, — и это еще мягко сказано. У них стабильный доход, вот что самое главное, им неведомы тревоги и заботы: у них всегда есть пристанище, у них всегда есть дом. Людям без забот не нужно так много еды, как тем, чья жизнь — одно сплошное беспокойство. Посмотри, как долго они живут! Сравни их уровень смертности со смертностью в фабричных районах! Поджоги, как же! Была бы у нас настоящая сельская полиция, о такой вещи, как поджог, никто бы даже и не слышал!
Наступила пауза. Лорд Марни залпом осушил еще один бокал. Эгремонт не спеша пил свое вино. Наконец он заговорил:
— Из-за нашего спора я забыл о самом главном, Джордж, о том, почему я так рад, что мы теперь остались с тобой наедине. Мне неприятно утруждать тебя, но я и сам оказался в чертовски затруднительном положении. Я обнаружил письмо от моего агента. Мне нужно оплатить те самые расходы на избирательную кампанию.
— Я почему-то считал, что дело уже улажено.
— Каким же это образом?
— По-моему, мама дала тебе тысячу фунтов.
— Так и есть, только я давно нашел ей применение.
— Мне кажется, в наше время это более чем достойная плата за место в парламенте. Если уж ты занял свое кресло, то вместо избирательного взноса следует оплатить другие счета.
— В твоих словах, возможно, есть изрядная доля истины, — сказал Эгремонт, — только теперь уже слишком поздно рассматривать всё с этой позиции. Расходы сделаны, и их следует оплатить.
— Не вижу связи, — сказал лорд Марни. — Мы заплатили тысячу фунтов, а долги по-прежнему остались. Где это видано: предвыборная гонка без непогашенных долгов? Помнится, я не раз слышал, как отец рассказывал, что, когда он баллотировался в парламент от этого графства, наш дед заплатил сто тысяч фунтов, и всё равно я знаю, что до сих пор остались неоплаченные счета. Из года в год я получаю анонимные письма, в которых мне угрожают ужасным возмездием в том случае, если не заплачу сто пятьдесят фунтов за завтрак в «Веселых лудильщиках».
— Ты всё остришь, а дело требует серьезного подхода. Я бы хотел, чтобы все мои счета были немедленно оплачены.
— А мне хотелось бы знать: откуда я возьму средства? У меня их нет. Число амбаров, которые я сейчас строю, просто ужасает! Потом эта страсть к осушению — она ведь любой кошелек осушит. А что ты скажешь о двух миллионах черепиц в этом году? А рента, ради которой мы приносим эти ужасные жертвы, — она же почти номинальна или скоро станет таковой. Они ни за что не успокоятся, пока последнее не вытянут. Это же ясно как день. Я готов к сокращению расходов на четверть: если дело коснется хлебных законов, то меньше никак не выйдет. Маме следовало бы принять это во внимание и, соответственно, уменьшить свою вдовью долю. Только помяни мое слово: она на такое ни за что не пойдет. Люди так эгоистичны! Тем более она уже дала тебе эту тысячу фунтов, которые, по сути, если разобраться, были взяты из моего кармана.
— Всё это ты уже говорил. Как это понимать? Я вступил в эту борьбу по наущению родни, а вовсе не из собственных чувств. Ты — глава семьи, и с тобой данный шаг согласовывали. Не будь я уверен, что всё делается с твоего одобрения, я ни за что бы не стал участвовать в этой избирательной кампании.