— Понимаю, — отозвался ее отец, — и всё-таки я не могу не сожалеть, что Гарольд…{381} — В эту секунду пес, услышав свое имя, резко поднялся и посмотрел на Джерарда, который, улыбаясь, потрепал его за ухом и сказал: — Мы говорим не о вас, благородный сэр, а о вашем великом тезке, но вы не думайте: живой пес, как говорится, стоит мертвого короля.
— Ах, почему теперь нет такого человека, — воскликнула Сибилла, — который бы защищал народ! Будь я принцем, я бы и придумать не смогла более достойного занятия!
— А вот Стивен так не считает, — заметил Джерард, — говорит, что эти великие люди всегда использовали нас исключительно как рычаги, говорит, что народ никогда не добьется своих прав, пока не выдвинет умелых защитников из своей среды.
— Коли на то пошло, Стивен не желает воскрешать прошлое, — сказала Сибилла и едва слышно вздохнула, — он желает творить будущее.
— Прошлое — это сон, — сказал Джерард.
— А что же тогда будущее? — поинтересовалась Сибилла.
— Увы и ах, этого мне знать не дано; только я часто мечтаю: вот бы повторилась битва при Гастингсе! Уж я бы в ней поучаствовал!
— Ах, отец, — заметила Сибилла с печальной улыбкой, — это всё твое пагубное пристрастие к физической силе. Даже Стивен, со всеми его причудами, против таких методов.
— Так-то оно так, — добродушно улыбнулся Джерард, — только знаешь, я вот на днях возвращался домой, остановился на мосту, и стоило мне ненароком увидеть свое отражение в бегущей воде, как я тут же подумал: уж наверняка Творец наградил меня этими руками, чтобы я держал копье или натягивал лук, а не следил за челноком или веретеном.
— И всё же с челноком и веретеном мы сможем спасти наших соотечественников, — горячо возразила Сибилла, — если только сумеем настроить умы тех, кто приводит в движение эти мирные орудия. Ах, отец, я всё равно буду уповать на то, что моральная сила неодолима{382}, — иначе на что нам еще надеяться?
Джерард с обычной для него ласковой и доброжелательной улыбкой покачал головой.
— Эх, — произнес он, — что же тут поделаешь? Земля в их руках, а ведь именно земля правит людьми. Норманны знали это, Сибилла, ты ведь как раз об этом прочла. Будь у нас и в самом деле наши права, может, что и сложилось бы… Только вот кто его знает: получи я нашу землю обратно, я бы, наверное, сделался таким же подлецом, как и остальные.
— Что ты, отец, — пылко воскликнула Сибилла, — никогда, никогда! Твои мысли были бы благородны, как и твое предназначение. Какой замечательный предводитель народа из тебя бы вышел!
Гарольд внезапно вскочил и зарычал.
— Тише! — сказал Джерард. — Кто-то стучится. — С этими словами он встал и вышел из комнаты.
Сибилла услышала голоса и обрывки фраз: «С вашего позволения…» — «Ничего, ничего… Стало быть, мы соседи…» Затем отец вернулся в сопровождении гостя и произнес:
— Это мой друг, мистер Франклин, я тебе о нем говорил, Сибилла. Он будет нашим соседом. Сидеть, Гарольд, сидеть! — И Джерард представил дочери господина, который сопровождал мистера Сент-Лиса в тот самый день, когда она встретила викария Моубрея в доме ткача-станочника.
Сибилла встала и осторожно положила книгу на стол. Она приветствовала Эгремонта спокойно, с естественной грацией. Если что и делает нас неловкими, так это правила приличия: из-за них мы вечно ощущаем себя не в своей тарелке. Смутившись, мы ищем спасения в притворстве. Мы теряемся — и призываем на помощь лицемерие. Бедуины и краснокожие индейцы никогда не утрачивают присутствия духа, и крестьянская жена, когда вы переступаете порог ее дома, нередко приветствует вас с тем благочестивым ликом, который резко (и положительно) отличается от любезной гримасы или чересчур горделивой церемонной мины какой-нибудь благородной дамы, принимающей вас на каком-нибудь благородном вечере.
— Позвольте спросить, — сказал Эгремонт, поклонившись Сибилле, — когда вы в последний раз видели нашего с вами друга, бедного ткача?
— В тот день, когда уезжала из Моубрея, — сказала Сибилла. — Но у его семьи есть друзья.
— Эге! Так вы уже встречались с моей дочерью?
— На поприще милосердия, — сказал Эгремонт.
— И, полагаю, мистер Франклин, город вам не особо понравился, — заметил Джерард.
— Так и есть: я не мог вынести, что там слишком быстро наступает ночь. Кроме того, у меня накопилось много записей, и я вообразил, что скорее сведу их в статью, если поселюсь в относительном уединении. Вот я и снял жилище неподалеку, с маленьким садиком; он не такой славный, как у вас, но все-таки садик — а это лучше, чем ничего. Ну а если мне понадобятся дополнительные сведения — что ж, в конце концов, до Моубрея и пешком недалеко.