Огромные скалы причудливых форм возвышаются над лесами, столбы, служащие ориентирами, им дают даже свои названия: слоноподобные, бабушка, перо, внучка… И наконец, тайга! Слово, которое на местном диалекте значит «непроницаемая». Которую мы до теперешнего момента видели только из поезда. Сейчас мы углубляемся в нее по дороге: бескрайние просторы плотно стоящих деревьев. В этой части тайги деревни появились в XVIII веке и то только вдоль Енисея. Многие дома, которые мы видим сегодня, это дачи горожан. Слово, которое совсем не подходит тому, что оно обозначает, так как сюда приезжают больше не за отдыхом, а за работой на грядках в огородах. Но и лес тоже в хорошее лето — это ценный ресурс с кедровыми орехами, грибами, ягодами (ни один русский роман не обходится без сбора ягод!), растениями, медицинскими и ароматическими травами, медом, маслами и мясом дичи. Есть ли еще большие и опасные звери? Конечно! Волки, лисы, маралы и, конечно, медведи (я вспоминаю о том, который ходил вокруг скита Агафьи), летом приходящие в города.
Останавливаемся возле ущелья реки. С другой стороны стоянки небольшой прицепной домик, покрашенный в ярко-зеленый цвет. Кто-то, должно быть, там живет, так как на веревке сушится белье и привязаны две собаки. Оттуда мы идем на площадку, с которой открывается вся панорама реки. Впечатляющая ширина, вдалеке горы, обрывистые склоны лощин, перерезанные полосами красной рудной глины… Вот откуда название Красный Яр…
Затем мы спускаемся к реке. Ее берега очень обрывисты, но больше всего удивляет то, что, несмотря на широту реки, она имеет очень быстрое течение. Жуль Верн пишет: Мишель Строгов «знал Енисей, так как пересекал его уже много раз. Он знал его яростное течение, особенно в глубоком рукаве между островами». Как его пересечь? Путешественники в основном ждут зимы, чтобы пройти по льду. Но Мишель Строгов не может ждать: он ставит свою кибитку на плавучие бурдюки. Однако течение там такое быстрое, что кибитка достигает другого берега только в пяти верстах ниже. Это в общей сложности около одиннадцати верст (более десяти километров). Можно поверить ему на слово: Тургенев, которого Жуль Верн пригласил рецензировать его книгу, не нашел там ни одной ошибки…
Вдалеке парят несколько птиц. Рыбаки готовят к спуску на воду моторную лодку. Вода с легким шелестом набегает на береговую гальку. Мы отъезжаем, теперь по направлению к деревне Овсянка, расположенной недалеко отсюда, где жил Виктор Астафьев. Всего несколько километров, и ее дома возникают на повороте дороги, немного в низине, с крышами из потемневшей от непогоды гонты, с резными ставнями, выкрашенными в темно-синий или ярко-зеленый цвет. Небольшие огороды скрываются за палисадниками. Обильная растительность окружает деревню и прячет ведущую к ней извилистую дорогу: кажется, что ты находишься на острове, а огромный лес представляется как море.
…Дом Астафьева сохранил скромность советской дачи, ограниченный комфорт, простые украшения, домашнюю утварь, предметы обихода, вышивку семидесятых годов. Астафьев родился в доме своей бабушки, совсем рядом отсюда, в 1924 году и вернулся в Овсянку провести остаток жизни (он умер в 2001 году).
Его жизнь очень похожа на судьбу Горького полвека спустя. Он получит, кстати, премию имени Горького в 1975 году: сирота, его мать утонула, когда ему было восемь лет, воспитанный своей бабушкой, он был то рабочим, то рыбаком… Добровольцем пошел на фронт в 1942 году, будучи всего восемнадцати лет от роду. Демобилизовавшись в 1945 году и обосновавшись на Урале, он посылает свои первые тексты в местную газету, которая их печатает и принимает его на работу журналистом. Потом будут рассказы для детей, повести о войне, романы о тайге, Енисее и сибирской деревне. В библиотеке, носящей его имя, некоторые его книги, красиво иллюстрированные в устаревшем стиле, разложены в витринах, в том числе французский перевод «Васюткино озеро».
В центре его воспоминаний, как для всех русских его поколения, война: она как «Затесь на сердце», так называется его альбом, посвященный войне. На старом телевизоре семидесятых годов установлен монитор, где по замкнутому кругу показывается документальный фильм «Астафьев и его читатели», снятый в 1982 году. Позванный на помощь S. переводит мне его слова: «Я сожалею только о двух вещах: о том, что не был на похоронах своей бабушки, и о том, что не смог похоронить своих павших боевых товарищей». Когда он попросил у своего начальника разрешения оставить завод и поехать на похороны, тот ответил: «Только на похороны матери или отца». «А для меня она была и за мать, и за отца», — скажет позже Астафьев. После возвращения я нашла одно интервью, которое у него взял журналист L’Express Марк Эпштейн в 1993 году. Астафьеву тогда было семьдесят лет. То, что его в то время беспокоило, это защита окружающей среды и ухудшение экологии, вызванное строительством Дивногорской плотины. «Эта несчастная река, ею так злоупотребляют… Люди из администрации меня обвиняют в том, что я препятствую прогрессу, они говорят, что я хочу жить без электричества. Да, я прекрасно без него обойдусь, если они уничтожат электростанцию и вернут все, как было! В кого мы превращаемся?»