«Виктору сегодня лучше… — начал он. — Мы с ним даже шутили во время обеда, который я сварил из пакетика сублимированной каши. Я всё сделал. Палатку и вещи перетащил к Витьке, устроил ему “быт”. Он — молодец! Держится! Все дела закончили к 17–30. Ночевать пошёл вниз к реке, чтобы завтра, не теряя времени, отправиться в путь…»
Андрей отложил блокнот. Странно, даже дневнику не получалось доверить сокровенные мысли. Как будто писал он не для себя, а кому-то, кто может заподозрить его в нечестности или ином грехе. Ну не мог он больше видеть стонущего Виктора! Глядя на него, Андрею почему-то хотелось плакать, жалеть, что-то делать для того, чтобы изменить ужасное положение, в котором они оказались. Психологически Витька выглядел лучше. Он был почти спокоен. И главное — уверен в том, что друг вытащит его из этой глухомани, спасёт… Где бы набраться такой уверенности Андрею?
И он ушёл вниз, сославшись на ранний подъём, на желание побыть одному перед трудной дорогой, ещё на кучу всяких отговорок. Без Виктора ему и впрямь стало легче. И показалось даже, что путь к спасению уже начат, ведь сегодня он ночует один, как-никак два с половиной километра от злосчастного склона пройдены!
Андрей положил дневник в карман жилетки. Всё-таки надо спать. Иначе завтра он далеко не уйдёт. А до большой реки, где они оставили лабаз, топать по тайге, горам и марям без малого пятьдесят километров! Надо бы их пройти за два дня. Сейчас это кажется совершенно невозможным, потому что совсем недавно они вместе с Виктором проделали этот путь аж за семь ходовых дней! Правда, рюкзаки были на порядок тяжелее, но всё же… А что будет потом, на Куанде, он даже боялся думать. Тропу через перевалы к БАМу он не знал, а если сплавляться по реке на резиновой лодке — это до железнодорожного моста километров сто пятьдесят…
«Всё, сплю» — решил Андрей, пообещав себе в будущем не уходить мыслями так далеко.
«Решено! — тут же пришло ему в голову. — Это будет пунктом номер два: думать о преодолении только ближайших преград, иначе сойдёшь с ума!»
На небе блеснуло несколько звёзд. Андрей понимал, что звёзды — предвестники холодной ночи. Ну ничего, слава богу, ещё только конец августа, мороза быть не должно.
Потом он, несмотря на «пункт номер два», всё же начал думать о том, что его ожидало. Но, пропустив непонятный и пугающий период, оказался в посёлке, среди людей. От мыслей о людях Андрею стало хорошо. Здесь, в Сибири, народ совсем другой, не то что в больших городах! Им не придётся долго рассказывать, что произошло, они всё поймут…
Через несколько минут с этой тёплой мыслью он погрузился в так давно необходимый ему сон.
Когда Андрей открыл глаза, было ещё совсем темно. Часы показывали пятнадцать минут пятого. Что ж, неплохо! Три с половиной часика он всё-таки поспал. Стало очень холодно. От этого он и проснулся. Лежать дальше в промёрзшем спальнике было невозможно, поэтому он встал и начал усиленно двигать руками и туловищем, а потом принялся бегать вокруг своего спальника и приседать. Минут через пять он согрелся, достал нож, настругал лучинок из ветки стланика, соорудил из них пирамидку и осторожно положил под неё горящую спичку. С первого раза не получилось — спичка погасла, а из лучинок пошёл еле заметный дымок. Андрей подосадовал на свою лень, оторвал от специально заготовленной бересты небольшой лоскуток, пропихнул внутрь пирамидки и снова поджёг спичку. Береста закрутилась, затрещала и ярко вспыхнула. Кедровые лучинки занялись, и он осторожно водрузил сверху несколько веточек стланика. Костёр загорелся.
«Рановато для завтрака, но чем раньше поем — тем раньше выйду!» — решил Андрей.
Он надел налобный фонарик, вытащил из рюкзака котелок и пошёл к реке.
Камни у воды были скользкими, гладкими. Андрей осторожно, как канатоходец, ступал по ним, разведя в стороны руки для равновесия.
«Главное — самому ничего себе не переломать, не вывихнуть!» — подумал он в этот момент и тут же понял, что это и есть «пункт номер три» из его программы дальнейшего существования.
Пока вода в котелке закипала, ушёл половинный запас дров. Андрей давно заметил, что кедровый стланик очень быстро сгорает, не давая сильного жара и практически без дыма. Дрова из стланика были очень плохие, но каких-либо других поблизости не было, разве только ерник и огромная берёза, с которой он аккуратно срезал бересту для растопки. Кедровый стланик ему вообще не нравился. Дрова из него никакие, а попадёшь в его заросли — намучаешься нагибаться, ползать или перелезать через его корявые ветки. Одно в нём хорошо: шишки совсем низко, и хотя небольшие по размеру, но орехи вполне приличные, как у настоящего кедра.