Но Тихону этим холодным февральским утром было не до науки. Голова раскалывалась, хотелось есть и пить. Разум привычно подсказывал, что надо быстрее брать двустволку и идти в лес на медведя, а лучше — на лося. Однако место, в котором очнулся сибиряк, совсем не напоминала родную избушку. Комнатка была тесной, окошко маленьким, а пейзаж за окном непрерывно менялся. Внезапно мужик понял, где он находится, и испуганно вскочил с деревянной скамьи.
Тихон ехал в поезде по Транссибирской Магистрали.
Как он здесь оказался, было непонятно. Еще раз огляделся по сторонам. В купе помимо него никого не было, на полу стояли большая ржавая канистра и вещевой мешок. Ружье висело на вешалке, лыж сибиряк не нашел. Открыв мешок, Тихон обнаружил там пять бутылок водки, большую коробку патронов, пачку нефтяных акций и папиросы со спичками. Кто их туда положил и как долго сибиряк на этом продержится, оставалось загадкой. Осмотрел канистру. Сверху на крышке стоял большой желто-черный знак. Подобные знаки были нарисованы повсеместно на их атомной станции, но Тихон все время забывал, что именно они обозначают. Сбоку черной краской, через трафарет, была нанесена надпись:
«ОТХОДЫ ЯДЕРНЫЕ. ДОСТАВИТЬ В БАЛАЛАЕВСКИЙ УТИЛИЗАЦИОННЫЙ ПОЛИГОН»
— Так вот, значит, куда меня отправили, — проговорил Тихон и присел на скамью. — Но почему меня?
Напрягся, пытаясь вспомнить вчерашнее. Всплыло из памяти лицо начальства, фраза «Ну что, за поездку!» Медведь на табуретке. Затем здание вокзала. Все говорило о том, его напоили, возможно, даже со снотворным — Тихон не помнил, чтобы раньше у него так болела голова, даже когда пил больше десяти литров.
— За что ж они меня так? — нахмурился Тихон, и в голове появилась мысль о мести.
Взять бы вот, повернуть назад, вернутся на станцию, да и вылить всю эту канистру на голову Иванычу. Пусть знает, как насильно мужиков в другой город отправлять, а уж мутирует — не мутирует, это Тихона не касается. Мог бы, если уж на то пошло, Вову с канистрой отправить — тот здоровее, и вооружен лучше. К тому же у Тихона работа ответственная — ему надо за приборами следить, нет ведь, посадили теперь вместо инженера медведя непутевого — того и гляди, вся станция на воздух взлетит.
С другой стороны, в командировке были свои плюсы. Тихон с самого приезда в Сибирск не выезжал из города, а память о молодости, когда он жил далеко отсюда и видал, наверное, другие земли, давно стерлась. Так хоть мир повидает. К тому же рано или поздно наступает момент, когда хочется отдохнуть от любой работы, и такой возможности можно было только радоваться.
Несколько приободренный этой мыслью, Тихон поднялся и вышел из купе.
Никаких других звуков, кроме ритмичного стука колес, не было слышно. Сибиряк решил посмотреть, есть ли у него попутчики. Соседние два купе были пустыми, а в третьем от начала вагона спал какой-то пьяный солдат. На полу валялась бумажная папка с надписью «Совершенно Секретно!». «Может быть, он знает, где мы сейчас находимся», — подумал мужик, и толкнул солдата в бок. Тот пробормотал что-то про ядерные секреты и снова заснул.
Оставался один способ узнать, где сейчас едет поезд и долго ли еще до Балалаевска. Тихон повернул в коридор и направился к машинисту.
3. Поезд
В кабине машиниста было жарко. Сам машинист был с длинными густыми усами и почему-то не носил бороды. Видимо, потому что пекло от котла. Рядом на маленьком табурете сидел истопник, он же помощник машиниста, тоже безбородый.
— Утро доброе, — поздоровался Тихон и протянул руку.
— Доброе-то оно, конечно, доброе, только совсем не утро, — сказал машинист и поздоровался с сибиряком. — Сейчас, почитай, десять часов вечера. Хотя, кто его сейчас разберет — утро оно, или, скажем, вечер? Когда солнце непонятно в каком месте находится.
— Меня Тихоном зовут, отчества нету. Не скажешь, давно ли от Сибирска отъехали? Вернутся не поздно?
Машинист расхохотался, а истопник глупо хихикнул и замолчал. Еще бы, ведь он истопник, ему много говорить не положено.
— Леонидыч меня звать. А про то что вернутся — это ты лихо загнул, да. Хотя… если по-другому посмотреть, рано или поздно мы, конечно, повернем. Только случится это не раньше Владивостока, а до него еще, почитай, двенадцать тысяч верст пути. Это, значит, еще суток шестнадцать, ежели без остановок. Сибирь она большая. А откуда ты такой взялся странный, вагон какой?
— Второй, — сказал Тихон, а сам нахмурился.