Разгорался, светлел начавшийся сумрачным утром московский весенний день. Опускалась вниз и тут исчезала сизая дымка, висевшая над городом с самого рассвета. Взамен её расплывалась по небу светлая нежная синева. Обласканные нежарким лучистым солнцем, с весёлым гамом резвились на стрельчатых башнях Кремля, на золочёных куполах церквей, на потускневших от времени резных главах Василия Блаженного чумазые галки.
Солнечные зайчики, поблёскивая, играли на окнах дворцов, на меди и чугуне Царь-колокола и Царь-пушки, на чёрных, будто воронёных, оградках палат и церквей.
Партизаны вышли из Совнаркома, остановились возле здания и, щурясь от яркого солнца, заговорили все сразу о том, о чём молчать не было сил. Беляев стоял чуть поодаль. Он слушал разговоры партизан, покачивал головой, щурил глаза.
— Серьёзная работа, Матвей Захарыч, будет у нас в Сибири, — сказал он, шагнув к Матвею.
— Как подумаю, Тарас Семёныч, аж дух захватывает! — мечтательно проговорил Матвей и окинул взглядом широкий двор Кремля.
— Пошли, товарищи, дворцы смотреть! — предложил Беляев и направился к Грановитой палате.
…Через два дня партизаны уехали в Сибирь, а Тарас Семёнович Беляев остался в Москве для участия в работе Девятого съезда партии.
