Та потрясла в воздухе трусиками.
— А как же это?! Я могу простудиться!
— Ладно, прикройся, — хмуро проговорил инспектор. — Я, так и быть, на секунду отвернусь.
И, толкая перед собой хозяина гостиницы, он направился к двери.
X
Муш доехал на такси до станции метро, спустился под землю, вышел через пять остановок, снова поймал такси и отпустил его за несколько кварталов от дома Сальваторе. Рисковать он не стал. Ему хотелось отправиться в Сент-Уан и побродить вокруг ресторана, с которым в его жизни было столько связано, но в конце концов он решил, что делать этого не следует. Его там наверняка ждала полиция. К тому же что бы он увидел? В этот час и его жена, и дочь обычно спали.
В свое время ему хватило ума, чтобы закрепить в брачном контракте право раздельного владения имуществом. Ресторан был записан на имя его жены, и это помешало полиции наложить на него лапу. Что ж, по крайней мере он оставил тем, кого любил, кусок хлеба с маслом. Чтобы соседи и клиенты не делали его жене скользких намеков, она выписала из провинции брата, который и управлял теперь рестораном. Дела шли не хуже, чем при Муше, разве что теперь никто не вел за стойкой страстных споров о тонкостях ловли форели и об искусстве забрасывать блесну или мушку.
Подгоняемый порывами ветра, который дул ему в спину, убийца быстро прошел последние метры до дома Сальваторе. Он открыл дверь и прокрался в прихожую, стряхивая с себя капли дождя и щурясь на свет. Однако, едва он достиг подножия лестницы, дверь, ведущая в магазин, открылась. За ней стоял Альдо. Муш, застигнутый врасплох, застыл на месте.
— Заходи! — тихо сказал сицилиец, уступая дорогу.
Муш шагнул в полутьму магазина, с трудом различая полки, заставленные консервными банками. Альдо закрыл дверь на засов.
— Приехал отец. Два часа назад.
Он провел убийцу в зал. Там горели все лампы. Сальваторе, сидя в кресле, держал на коленях спящую Сесилию и говорил по-английски с человеком, которого Муш видел впервые. Все семейство было в сборе, даже Мария, которой, наверное, пришлось встать, чтобы покормить мужа. Из-под ее платья виднелся край ночной рубашки. Ловкими движениями она убирала со стола грязную посуду.
Убийца сосредоточил внимание на незнакомце. Тот сидел рядом с низким столиком. Его бледно-рыжие волосы были коротко подстрижены, на круглых щеках играл румянец. Он бы мог показаться здоровяком, если бы не легкое дрожание рук и не затуманенный взор, выдававшие пьяницу. Едва Муш вошел, старый сицилиец сурово на него посмотрел.
— Тебе не следовало выходить, — сказал он вместо приветствия. — Ты не должен был этого делать. Мы ведь договорились.
Тон старика, такой же строгий, как и его лицо, не понравился убийце. Он уже давно никому не позволял так с собой говорить. Но в этом случае он действительно был виноват. Поэтому он сдержал уже готовый сорваться с языка резкий ответ и миролюбиво кивнул, признавая свою ошибку.
— Я ничего не мог с собой поделать. Я целый год не видел женщин. Вы должны понять.
Из угла, где устроился Серджо, раздался смешок, нервно подхваченный Жанной. Глава семейства бросил в их сторону уничтожающий взгляд и снова повернулся к Мушу.
— А если бы за тобой следили, и ты вывел полицию на нас?! Ты подвергал нас опасности. Из-за тебя мы сильно рискуем.
— За сто десять миллионов, — сухо ответил ему убийца.
— За сто пятнадцать, — поправил его сицилиец, и его загорелая рука, гладившая кудрявую голову внучки, застыла. — Но ты заплатил за то, чтобы тебе помогли бежать, а не укрыться после побега. Нас ничто не вынуждало везти тебя сюда.
Муш открыл было рот, но Сальваторе не дал ему ответить. Он говорил резко и повелительно, не теряя, однако, контроля над собой:
— Ты не вправе ожидать от нас подарков. Ты не из наших. Мы выполнили соглашение и сдержали свои обещания. Держи свои или убирайся. Альдо даст тебе денег. Я возражать не стану. Если человек попал в трудное положение, ему нужно помочь.
Он поднялся, и Сесилия, сосавшая во сне палец, захныкала. Прежде чем передать внучку Терезе, старик пальцем начертил крест на влажном от пота лбу девочки. Он подождал, пока ее унесут, и лишь тогда снова повернулся к своему беспокойному постояльцу.
— Либо да, либо нет. Ты еще можешь уехать. В этом случае считай, что мы ни о чем не договаривались. Но если ты согласишься, ты будешь делать то, что скажу я. Здесь все делают то, что я говорю. Итак?
Муш глубоко вздохнул. Он не привык к подобным выволочкам, но она была заслуженной. К тому же он зависел от сицилийца. Возможно, позднее, если представится случай, он выскажет ему все, что думает о тех, кто изображает из себя патриархов. Он снял плащ, показывая, что не ищет ссоры.