Видимо, от эмоционального всплеска и переживаний, у Тири закружилась голова, поэтому она медленно стала опускаться на пол. По шуршанию поняла, что девчонка сворачивается в клубок, поджимая под себя ноги.
– Им становилось все хуже, – прошептала она, решив поведать рассказ до конца. – Наконец, на небе появился знакомый силуэт. Папа тут же одел защитный костюм и помчался встречать спасательный экипаж, надеясь поскорее привести их к нам. А я…
Снова послышалось легкое ведение пальцами по полу.
– Смотрела то на брата, то на маму и почти не видела их из-за опухших от слез глаз. Я прекрасно понимала, что от посадки, до прибытия специалистов, пройдет еще не меньше часа. Они, просто не выдержат… В какой-то момент мне стало так невыносимо больно видеть их страдания, что я решилась на отчаянные меры. Мама была медиком, поэтому у нее в рабочем отсеке лежал петрокоин – самый сильный наркотик из имеющихся на нашей планете. Недолго думая, поднесла к ней небольшой ящичек, приложила указательный палец для активации и достала небольшую ампулу с фиолетовым веществом. Мне хотелось хоть как-то облегчить их страдания! – выкрикнула Тиря, словно оправдывая свои действия.
– Нас уже не спасти… – еле слышно прошептала мама, захлебываясь от кашля.
Крепко зажмурилась, заставляя все слезы разом хлынуть наружу.
– Я люблю тебя… – нежное и такое родное прикосновение…
Ее ладонь коснулась моей щеки, убирая новую слезинку.
– Прости… – шевельнулись губы, не издавая звука.
Боль снова исказила ее лицо. Брат извивался от полученных ожогов, судороги мучали его, издеваясь над мышцами. Он хрипел, стиснув зубы. Скрежет раздавался по всей комнате. От этого хотелось зажать уши руками и закричать в ответ. Мама потянула к нему руку, пытаясь справиться с невыносимой болью.
– Я тоже тебя люблю… – сквозь слезы прошептала я, вводя препарат ей в предплечье. Несколько мгновений и на ее лице появилась слабая улыбка. Немедля, подскочила к брату и провела ту же процедуру. Потом села между ними, взяла их за руки и, медленно покачиваясь, запела любимую колыбельную, что пела нам мама в детстве… Я не знала, что превысила допустимую дозу…
Она замолчала. А я почувствовала, как комок застрял в горле. Нет, слез не было. Я выплакала их еще до поступления сюда. Но, вынуждена признать, что рассказ Тири не позволил остаться равнодушной. В нем было столько боли, горечи, отчаяния...
«Двойное убийство, значит, из-за него ты здесь…»
Рассердилась. На дурацкие устои, старые правила и законы, сыпавшиеся и разлетающиеся вдребезги о настоящее.
Моя рука снова легла на ее плечо, начав легонько постукивать. Ей просто нужно было выплакаться. Скорее всего девчонка впервые поделилась этой историей. Ведь после поимки ее сразу поместили сюда.
«Сколько же лет? – прикинула в уме, бегло вспоминая свод законов. – Неужели в Сид’Арос могут попасть несовершеннолетние?»
Тема возраста заключенных в этой тюрьме никогда меня не волновала, до этого времени…
– Можно вопрос, – неожиданно спросила я.
В голову пришла интересная идея, как можно это выяснить, хотя бы примерно. Не факт, что сработает, но попробовать стоит.
– В лесу жили три лисички, – не дожидаясь ответа, начала я. – Одной было тринадцать лет, второй – шестнадцать, третьей – двадцать. Тебе какая из них больше нравится?
Застыла в ожидании.
«Надеюсь, система не сможет проследить за ходом моих мыслей, и Тиря тоже догадается к чему я клоню» – замерла в ожидании ответа.
– Мне? – задумчиво прошептала она, видимо, не поняв моего намека.
33. Хватит меня лапать!
– Мне кажется… – задумчиво протянула она, – лисы столько не живут.
Я от удивления даже рот слегка приоткрыла. Конечно, могла ожидать чего угодно, но это? Нужно ведь было просто выбрать ту, что ближе всего к ее собственному возрасту!
«Черт!» – закрыла глаза от разочарования.
«А ты думала будет все так просто?»
«Дарий?» – метнулась с неприкрытым волнением, прислушиваясь еще больше.