– Может быть… – Вопросительно взглянув на нее, я достаю из кармана куртки початый косячок: как раз хватит на несколько затяжек.
– Ну давай, – поколебавшись, соглашается Маринка, – надо с этим завязывать. У меня завтра съемка.
Щелкаю зажигалкой, затягиваюсь. Еще совсем не поздно – что-то около полуночи. Жизнь в Москве только начинается, ну а я чувствую себя как выжатый лимон. И почему-то так тошно – хоть на луну вой. Хотя, казалось бы, – ну что особенного случилось?
– Марин, вот по большому счету не нужны мне никакие мужики! – говорю я. – То есть я мечтаю влюбиться, и чтобы это было взаимно, и бла-бла-бла, и как в песенке Земфиры – бери вазелин и бежим целоваться! Но если мне уже двадцать пять и ничего похожего со мной никогда не случалось, может быть, я просто не создана для любви? Знаешь, есть девушки, которые рождаются для того, чтобы стать промежуточными звеньями в эволюционной цепи. Просто нарожать детишек да побольше. Такие обычно выходят замуж не позже девятнадцати, рано толстеют, носят химию и кормят грудью до тех пор, пока их отпрыски не поступят в институт, а в старости пьют валиум или что-то в этом роде, потому что обнаруживают, что дети выросли и отпочковались, а больше они никому не нужны и не интересны. Есть те, кто создан для сногсшибательной карьеры – такие рождаются на шпильках и с ноутбуком «Apple» под мышкой. Они еще в школе выигрывают разные гранты, никогда не влюбляются безответно, лишаются девственности из любопытства, до сорока пяти выглядят девочками, зато потом часто спиваются.
Есть девушки, которые словно рождены для того, чтобы выгодно с кем-то переспать. Знаешь, такие загорелые, грудастые, в красных лифчиках – они были бы похожи на эльфов, если бы не тяжелый взгляд. Такие либо переезжают из Mercury в Carrera, из Carrera в «бентли» с тонированными стеклами, либо лет до сорока мечутся по городу в надежде на выигрыш, а потом куда-то испаряются, наверное выходят замуж за первого попавшегося желающего и уходят в тень.
… А я? Ну что я? Какой я была в пятнадцать лет, такой на всю жизнь и останусь. Никчемное существо без амбиций. Веришь или нет, но мне всегда было наплевать, что на мне надето и какая у меня сумочка. Более того, у меня не укладывается в голове, как это футболка может стоить триста баксов?! Это же простая футболка, в ней потеют, ее забрызгивают кетчупом и, снимая, швыряют под диван.
Я не знаю, что будет со мной через пять лет, через десять… Более того – не знаю, что бы я хотела собой через пять лет представлять. Меня вполне устраивает моя жизнь. Но не могу же я до старости сидеть на складном стульчике и улыбаться прохожим, в надежде получить двести рублей за свои каракули?! Я так много времени провожу на улице, в любую погоду, что наверняка к сорока годам у меня разовьется радикулит. Но мне больше ничего не хочется. Родители говорят, что, если я устроюсь на нормальную работу или хотя бы продолжу образование, они мне помогут деньгами. Причем в их понимании нормальная работа – это с девяти до шести сидеть где-нибудь на reception и чтобы на тебе была накрахмаленная блуза, а виниры на твоих зубах сверкали на весь офис. И чтобы ты откладывала зарплату на хорошую шубу или автомобиль или… ну о чем там обычно мои ровесницы мечтают? А я так не хочу. Пробовала работать в офисе, на второй день меня выгнали за то, что я залила кока-колой принтер и зашла на порносайт, из-за чего все компьютеры фирмы были заражены каким-то вирусом, уничтожившим документацию.
… Они хотят, чтобы я вышла замуж. Да я вроде бы и не против. Более того, я кому-то нравлюсь и с кем-то сплю. У меня периодически случаются затяжные романы, но ни разу – НИ РАЗУ В ЖИЗНИ – у меня не было чувства, что это навсегда… Ни разу в жизни я не смотрела с нежностью на лицо спящего мужчины, не мечтала, чтобы наши общие дети были на него похожи…
Единственный человек, который всю жизнь старался меня понять, моя бабушка, теперь отказывается со мною разговаривать. Она меня воспитала, она знала обо мне всю подноготную, она как могла пыталась вытолкнуть меня вперед, и пускай ее методы были репрессивными, зато она искренне желала мне счастья… А теперь я звоню ей четыре раза в год. На Новый год, в день рождения, в день смерти дедушки и на Восьмое марта. Восьмое марта моя бабушка не отмечает принципиально, но я все равно почему-то звоню…
… Если бы меня, теперешнюю, показали мне самой десять лет назад, я бы спятила от счастья и стала зачеркивать дни в календаре, чтобы поскорее воплотиться в эту картинку. Свободный человек, задешево снимающий комнатку в самом центре, никому ничем не обязанный, имеющий право делать все, что ему вздумается!