Стоит ли позвать аврора, прежде чем будить пациента? Пожалуй, нет. На Мистера Хана не было никакого досье, значит он не был сколько-нибудь важным и могущественным, да и палочку у него в соответствии со стандартной процедурой изъяли. Плюс ко всему, палочка мистера Хана была такой потёртой, что вероятнее всего досталась ему из вторых рук (а то и из третьих). Оуэн не был склонен к предрассудкам, но не мог не отметить этого факта.
Однако, протокол есть протокол. Безопасность в Тауэре была невероятно комплексной, она принимала во внимание все сложности и учитывала любые мелочи, сопровождающие исцеление могущественных незнакомцев со всего мира, но даже она не была стопроцентно надёжной.
Отодвинув занавеску и высунувшись из палаты, Оуэн крикнул в коридор:
– Эй, кто-нибудь, мне нужен аврор!
Стоявший со скучающим видом аврор поспешил к нему и, миновав несколько рядов палат, спросил:
– Мне нужно что-то знать?
– Пациент какой-то странный внутри. Возможно, он проходил обновление до того, как Тауэр переехал в это здание, – сказал Оуэн, передавая тонкую карточку, которую они завели на мистера Хана в Приёмной комнате. – Я слышал о тех людях… ты уже работал здесь тогда?
– Нет, – ответил аврор Мадагаскар, – Я служил в другом месте. Но о подобном слышал, – Он открыл карточку, но в ней не оказалось никакой интересной информации: лишь пара сухих фактов вроде места рождения (Ведийское царство, хотя пациент прилетел через столб в Годриковой Лощине), количества братьев и сестёр (семь, все умерли) и подобного. Мадагаскар пожал плечами: – Буди.
Оуэн убедился, что заклинание приватности активно, и что Мадагаскар наложил все базовые защитные чары, после чего пробудил пациента. Стандартная процедура: некоторые люди плохо реагировали на пробуждение после оглушающего эффекта Столбов и Жезлов Безопасности. Большинство просыпалось спокойно, словно после дрёмы, но некоторых это совершенно дезориентировало и пугало.
Пациент спокойно открыл глаза и заморгал. Он склонил голову на бок, посмотрел на целителя и аврора и огляделся. На его лице на мгновение возникло странное выражение – не типичный страх, сомнения или боль, а мрачная тень – но почти сразу же исчезло.
– Со мной всё в порядке? – спросил мистер Хан. Он прикрыл глаза и тяжело вздохнул.
– С вами всё в порядке, мистер Хан. – улыбнулся ему Оуэн. – Вы в Медицинском центре Джона Сноу. В Тауэре. Меня зовут Вилифред Оуэн. Я целитель. Это Гарри Мадагаскар, он работает со мной. Мы хотели задать вам несколько вопросов, но если вам нужно прийти в себя, не спешите.
Пациент кивнул и сел.
– Я могу встать? Это разрешается? – спросил он мягко.
– Нет, простите, – сказал Оуэн. – У вас может закружиться голова. Лучше просто посидите минутку.
Оуэн отступил было к Мадагаскару, но аврор махнул ему в сторону. Освободить линию огня, подумал Оуэн, сдерживаясь, чтобы не закатить глаза.
Мистер Хан осторожно передвинулся на кушетке. Он был одет в простую коричневую мантию, порядком изношенную.
– Вы сказали целителю, что вас мучают боли? – спросил Оуэн.
– Да, – сказал мистер Хан. Он перевёл взгляд с Оуэна на Мадагаскара, а потом резко опустил голову, схватился рукой за грудь и сморщился. – Опять.
Оуэн нахмурился и покачал головой.
– Не знаю, что может быть причиной…. – Он снова сделал шаг вперёд и поднял палочку. За его спиной Мадагаскар сдвинулся в сторону, пытаясь найти лучший угол обзора. – Скажите, сэр, вы бывали здесь раньше?
Оуэн приложил палочку к груди мистера Хана и уставился в белую стену палаты, фокусируясь на изображении внутренних органов пациента. Всё выглядело как и прежде.
Мистер Хан что-то тихо пробормотал. Оуэн слегка наклонил голову:
– Простите?
Пациент мягко прикоснулся к локтю Оуэна и повторил шёпотом:
– Я сказал, Эгестиментис.
И Оуэн на некоторое время отключился, они с мистером Ханом очутились вдвоём в каком-то тесном пространстве. Казалось, миновали часы, хотя в реальности прошло всего несколько секунд.
За это время мистер Хан внёс кое-какие изменения в образ мыслей Оуэна. Целитель с интересом наблюдал за процессом со стороны. Казалось, мистер Хан был одновременно и очень большим, и очень маленьким, он смотрел на разум Оуэна с какой-то огромной высоты, в то же время двигаясь сквозь него. Его разум, как заметил Оуэн, представлял собой беспрерывно ползущую массу из тысячи и тысячи тонких слоёв скользкого желе, идущих волнами и возмущающихся при каждом взаимодействии друг с другом. При этом он состоял и из пахнущих уксусом шариков света, которые касались друг друга и то разгорались ярче, то гасли, образуя замысловатые рисунки. Ещё он был острыми иголками, что беспрестанно выходили из тихо вздыхающих тёмных форм и снова в них исчезали. Разум Оуэна был и многим другим при необходимости.