— Все вы продукты невероятного совокупления с самыми грязными животными, в которых и я соучаствовал вместе с вашими матерями.
Примерно… Зато дальше, когда ругань перешла в более конструктивное русло, все четверо, вместо того чтобы оказать первую помощь пострадавшим и отвезти их в больницу, проявили буквально таки людоедскую сущность:
— Сколько этих козлов тут шло?
— Вроде трое…
— А почему вижу только двух?
— Может и двое…
— Не стоять, бараны драные! Забрасывайте трупы в кузов! Быстрей!.. Потом выбросим где-нибудь на окраине!.. Вот же незадача какая!..
Под эти слова и причитания, Шульга почувствовала, как его подхватило несколько пар рук, от хозяев которых штыняло бензином, махоркой, потом, чесноком и перегаром, да и швырнули на что-то круглое и мягкое. Затем ещё что-то тяжёлое упало на ноги и низ живота. Через пару секунд мотор взревел и, совсем не пострадавший грузовик вновь понёсся куда-то в ночную темень. Но хуже всего, что полная чувствительность в руки и ноги мемохарба никак не хотела толком возвращаться.
5 глава
Минут пять потребовалось, чтобы пальцы на руках начали сгибаться, а ступни шевельнулись, невзирая на что-то им мешающее. Хуже всего было с сознанием, точнее с силами мемохарба. Там всё стало покрываться некоей паутиной упокоения и равнодушия. Словно январский морозец сковывал мозговые извилины.
Может чего и хуже случилось бы, но Киллайда словно раскалённой мыслью пронзила нарастающая тревога:
«Там же Настя осталась в сугробе! — так подсказала логика и услышанные переговоры неизвестных пока личностей. — Растерзаю тварей!»
Переживания о любимой и вспыхнувшая ярость окатили тело волной тепла и последующее действия наконец-то обрели полную осмысленность. Сознание потянулось в окружающее пространство, прощупывая, определяя и ломая волю близ расположенных людей. Их оказалось пятеро. Ближайший человек, будучи без сознания, как раз и лежал на ногах и моментально поддавался определению: Калинчук Егор Анисимович. Хорошо хоть живой! Да и будь инвалид в полном здравии, вряд ли он смог бы чем-то помочь.
Трое ехало в кабине грузовика, продолжая переругиваться между собой и нервно похохатывая. Но вот взять их сознания под контроль как-то не получалось, что-то мешало. Или расстояние в четыре метра не удавалось преодолеть?
Зато довольно легко удалось преодолеть сопротивление человека, сидящего в кузове. Кто он, куда, зачем и откуда — Киллайд выяснять не спешил, хотя при иных обстоятельствах сразу сжёг бы этой мрази мозги. Зато выяснил наличие оружия, небольшого кавалерийского карабина. Именно прикладом этого карабина, попавший под жёсткое внушение тип и стал громыхать по тыльной части кабины. Ещё и заорал, со всей мочи:
— Стойте! Тормози, су. а!
Грузовик тут же сбавил ход, да и остановился, пройдясь изрядно юзом по заснеженной дороге. Водитель остался за рулём, а оба пассажира выскочили наружу и прошли к оконечности кузова, опять-таки ругаясь последними словами. Если вычленить из них литературные понятия, то получилось следующее:
— Тебе чего, Кряшенко, опять приспичило?! — кричал один.
— Я сей час буду иметь сношение с твоей матерью! — вторил другой.
Но пока они так возмущались, включая фонарики и пытаясь осветить внутренности крытого тентом кузова, мемохарб уже и с ними разобрался. Одна сволочь, званием с целого майора, оказалась пакри. Его следовало актировать в первую очередь. Зато второй офицер, в звании капитан, оказался личностью попроще, пусть и не менее криминального толка. Этот мог помочь, в меру своего физического развития.
Так что Кряшенко, уже изготовивший свой карабин, выстрелил в упор, практически разворотив голову майора, так сказать, нанося рану, несовместимую с жизнью. Капитан же, подобрав второй фонарик, полез в кузов, где уже вдвоём с тем же Кряшенко, стали аккуратно ворочать тело Калинчука. Тот к тому моменту вроде очнулся, и застонал. Наверняка, у бывшего директора не обошлось без переломов, но хоть живой пока.
Водитель, услышав выстрел и не слыша больше матерных тирад, вылез из кабины и отправился к своим подельникам с вопросами:
— Эй! Вы там чего? С какого бодуна стрелять надумали? Или побег…
Больше умничать он не стал, поставленный под ментальный контроль, а деловито присоединился к остальным, снимая тело Калинчука и относя его в кабину. Усадили того аккуратно, по центру длинного сиденья. Затем вернулись за вторым пострадавшим. Его тоже сопроводили, поддерживая, и водворили в кабину. Шульга вроде и сам мог бы ходить, но тело как-то не слишком чётко выполняло должные для него функции. Ещё и рёбра болели страшно, не давая толком вздохнуть. Не иначе, как трещины есть, если не чего похуже.