Он никак не прореагировал, когда к нему направился человек с ружьем. Тот приближался осторожно: мало ли кого можно встретить в этой преисподней?
— Кто вы? — спросил человек, подняв ружье.
Священник назвал незнакомцу свое имя — он это сделал впервые за десять лет. Потому что он устал и ему казалось бесцельным продолжать жить.
— Священник? — изумился человек. — Откуда вы взялись?
Его опять лихорадило: реальность с трудом проникала в его сознание. Он сказал:
— Все в порядке. Я не причиню вам неприятностей. Я ухожу.
Собрав остатки сил, он зашагал прочь; удивленное лицо мужчины на миг пробилось в его лихорадочное сознание и растаяло.
— Заложников больше не будет, — вслух заверил он сам себя.
Шаги следовали за ним, словно провожали опасного человека, которого следует выдворить из своих владений, прежде чем вернуться домой. Он снова повторил вслух:
— Все в порядке. Я здесь не останусь. Мне ничего не надо.
— Отец… — Голос был почтительный и встревоженный.
— Уже ухожу.
Он пытался бежать, но внезапно вышел из леса на пологий склон, проросший травой. Там, внизу, были огни и хижины, а на опушке большое белое здание — барак? казарма? тут солдаты? Он сказал:
— Если меня уже заметили, я сам выдам себя. Обещаю, из-за меня никто не пострадает.
— Отец!..
Голова раскалывалась от боли; он покачнулся и оперся о стену, чтобы не упасть. Он чувствовал себя безмерно усталым.
— Это казарма? — спросил он.
— Отец! — произнес голос удивленно и озабоченно. — Это наша церковь.
— Церковь? — священник недоверчиво ощупал руками стену, как слепой, пытающийся понять, что за дом перед ним. Но он был слишком измучен, чтобы испытывать какие-либо чувства. Он слышал, как где-то бормотал человек с ружьем:
— Какая честь, отец. Нужно позвонить в колокола…
Вдруг священник сел на мокрую от дождя траву, прислонил голову к белой стене и заснул, ощущая спиной родной дом. Сны его были наполнены хаосом радостных звуков.
Часть третья
Глава I
Женщина средних лет сидела на веранде, штопая носки; она была в пенсне и, чтобы чувствовать себя свободной, сняла туфли. Мистер Лер, ее брат, читал нью-йоркский журнал — он был трехнедельной давности, но это не имело значения. Все дышало миром и покоем.
— Если хотите, налейте себе воды, — сказала мисс Лер.
Большой глиняный кувшин стоял в прохладном углу, рядом с ковшом и кружкой.
— Вы не кипятите воду? — спросил священник.
— Нет, наша вода свежая и чистая, — ответила мисс Лер с важностью, словно за другую воду ответственности она не несла.
— Лучшая вода в штате, — сказал ее брат.
Глянцевые страницы журнала шуршали, когда он их листал. На них мелькали фотографии больших, чисто выбритых бульдожьих челюстей — сенаторов и конгрессменов. За оградой сада к ближайшей гряде гор тянулись холмистые пастбища, а у ворот цвело и роняло увядшие лепестки тюльпанное дерево.
— Вы стали лучше выглядеть, отец, — сказала мисс Лер.
Они с братом говорили по-английски гортанно, с легким американским акцентом. Мистер Лер покинул Германию в юности, желая избежать службы в армии: у него было твердо очерченное лицо идеалиста. В этой стране приходилось быть очень твердым, чтобы сохранить хоть какие-то идеалы, и он изрядно поднаторел в защите правильного образа жизни.
— О, ему достаточно было отдохнуть всего несколько дней, — сказал мистер Лер. Он ни о чем не расспрашивал этого человека, которого старший рабочий привез в бессознательном состоянии на муле три дня назад. Он знал лишь то, что рассказал ему сам священник; в здешних краях он научился не задавать вопросов и не заглядывать в будущее.
— Итак, я могу двигаться дальше? — сказал священник.
— Вам нет необходимости спешить, — заметила мисс Лер, выворачивая носок, чтобы отыскать дырку.
— Здесь так спокойно.
— Ну, положим, — сказал мистер Лер, — и у нас бывают свои неприятности. — Он перевернул страницу и добавил: — Этот сенатор, Хайрэм Лонг, за ним нужен глаз да глаз. Когда оскорбляют другие страны, это к добру не приводит.
— А у вас не пытались отобрать землю?
Лицо идеалиста повернулось к нему; оно несло печать невинного лукавства.