И кстати отец прав. Я помню, как он говорил. Что долгое время, Первым Наследником был именно Эксатон!
— Но ты оказался крайне нетерпелив и потерял все, что у тебя было. А ведь потерпи ты, пару сотен лет и весь мир, был бы твоим. Я тогда и рядом не стоял, и помехой совершенно не был. А наш отец, не видя смысла самому править, когда есть ты. Отдал бы без колебания власть тебе, но…, — отец, как-то грустно улыбнулся. — Ты сам, своими же действиями, отдалил от себя трон до предела. Ты сам толкал меня, на все эти действия и отдал мне в руки трон, которым я не грезил. Ведь как известно, в Египтус я возвращаться не планировал. Что же касается предыдущих реплик…, — отец снова задумался, а потом его взгляд метнулся на меня, и неожиданно он мне улыбнулся и положил руку на макушку. — Я опущу многие моменты, включая предательство рода, а скажу коротко, это ненужный и даже неоправданный риск. Зачем мне сражаться за власть над Египтусом? Став Богом, я могу создать тысячу миров и там установить власть, и посадить Леона на трон. То же самое сделает и Лео, когда пробудится его сила Бога. Что же касается полного непринятия…, — отец задумался и потрепал меня по макушке. — Знаешь, я могу прямо сейчас, взять ребенка на руки, покинуть этот мир и вернуться на Землю. Меня здесь ничто не держит. Впрочем, как и Леона, которому Земля ближе; в конце концов он там рожден, там его родня. На Земле же, я по щелчку пальцев, заберу власть и установлю свою иерархию. При этом раскладе я буду править, а в будущем будет мой Наследник. При этом, риск в обоих случаях минимален. Так ответь же мне, брат мой. Зачем я буду подвергать себя неоправданному риску? Но что еще важнее, зачем я буду рисковать жизнью, своего любимого ребенка? Давай же, говори Эхнатон, я желаю услышать ответ! — крайне жестким голосом приказал отец.
Как только отец это проговорил, так Эксатон мгновенно дернулся и тут же впечатался в пол! Золотая пыль отца, дернула Эксатона за ошейник и теперь он, и вовсе был у нас в ногах. Но несмотря на такое унижение, он вскинул голову и с ненавистью уставился на отца. На меня даже не взглянул.
Встала звенящая тишина, все внимание стало приковано к Эксатону, который на вопросы отца молчит. Молчит, потому что сказать, то и нечего. Его укатали по всем фронтам! Он хотел перевести стрелки от себя, на нас с отцом и потерпел крах.
А я же из этого разговора, сделал один единственный вывод. Своими мыслями, нужно делиться только с отцом! Я всегда удивлялся тому, как отец скрывает важную информацию ото всех, кроме меня и выдает лишь отредактированную версию. Взять в пример ту же ГЭС. Я не понимал почему отец, не хочет сказать для чего она, теперь же понимаю. Делится чем-то важным, нужно только тогда, когда ты на 100 или хотя бы 80 % уверен, что тебя поймут. При другом раскладе, лучше промолчать и не нарваться на непонимание или что еще хуже, злость, и раздражение. Как это произошло с Властителем, который совершенно не одобрил желание отца, помочь тем несчастным. В придачу, до меня наконец дошло то, что отец вбивает в мою голову, едва ли не с первых дней нашей встречи. Не нужно никого переубеждать! Если о тебе сложилось не такое, как ты хочешь мнение, не нужно в лепешку расшибаться, чтобы переубедить того, кто это мнение о тебе сложил. Лучше промолчать и усмехнуться, а потом преподнести такой сюрприз, который никто от тебя ни ждал! Ведь мнение о тебе, бы совершенно иным. Вывод второй, нужно слушаться только отца! Только он знает, как лучше всего поступить в той или иной ситуации. Только его версия будет верной. Всех же остальных нужно только слушать, но никак не прислушиваться.
— Молчишь? — спустя долгое время тишины спросил отец. Эксатон промолчал. — Молчишь, — утвердительно проговорил он. — А знаешь почему? Потому что сказать тебе и нечего. Ты же так хотел сейчас стравить нас с отцом, но ничего не вышло. Ты вновь проиграл! — припечатал отец и неожиданно двинулся к Эксатону. Подошел и встал напротив него. — Но знаешь, что самое болезненное в этой истории для тебя, мой заклятый враг? Ты проиграл отнюдь не мне, — отец обернулся в полуоборот и протянул мне руку. — Подойди ко мне, — мягким голосом, подозвал он меня к себе.