Мне было хорошо с ним, и ему со мной, по-моему, тоже. Я был хоть и младше его, но не намного, и он относился ко мне совсем не как к слуге, а как другу. Ему, хоть он и был Сыном Бога, всё равно, как и любому мальчишке, нужен был верный друг. Именно не слуга, а друг. И этим другом стал для него я.
В нашем мире он был совсем чужим и одиноким, кроме меня у него не было совсем никого, кому он мог бы полностью доверять. Я не знаю, почему он стал так доверять мне. Может быть потому, что считал, что я спас его, помог тогда в бою с Лесным Владыкой. Но, наверное, не только из-за этого. Может, ещё и потому, что я тогда так глупо разревелся, слушая сказку, и он почувствовал, что я тоже не совсем свой в этом мире.
В нашем мире мало кто заплакал бы не только из-за сказки, но и из-за настоящих человеческих страданий. Страдания и смерть – что может быть более привычным и обыденным? Сопереживать чужой боли не принято у нас. Каждый за себя. И я – тоже. Но я был ещё и за Максима, я готов был на всё ради него, и не только потому, что он – Сын Бога. Максим стал почему-то для меня самым дорогим человеком на свете. И он чувствовал это…
– Леопардо! – улыбнувшись мне, позвал Максим.
Я, безуспешно силясь улыбнуться в ответ, подошёл.
Пока я подходил, улыбка сошла с лица моего господина, он, не отрываясь, смотрел на меня, и в его потемневших глазах застыла тревога. И я сразу почувствовал, что эта тревога – не за себя. А всего лишь за меня, ничтожного слугу, которого он считал своим другом. За которого готов был заступиться перед кем угодно. Не взирая ни на что.
Максим не успел ничего у меня спросить. Я расплакался. Уже второй раз за время нашего знакомства. Правда, причина на этот раз была действительно серьёзная…
Причина была не просто серьёзная, случилась беда, настоящая беда, такая, от которой не было и не могло быть спасения. Поэтому я даже не собирался что-то говорить о ней Максиму. Но разве от него скроешь? Он сразу почувствовал, что со мной, с его слугой и другом – беда. И теперь, когда я вдобавок не смог удержаться от рыданий, всё-таки придётся ему объяснять всё, что случилось. И уговаривать его, чтобы он не вздумал вмешаться, чтобы даже и не думал пытаться заступиться…
– Что случилось, Лео? – спросил наконец Максим, — Не плачь, не надо, расскажи, может, удастся что-нибудь придумать?
И я стал рассказывать. Как-то так получилось, что я просто рассказывал, даже не пытаясь удержать моего господина от гибельного вмешательства. Я неожиданно понял, что как бы я его ни уговаривал, он всё равно вмешается, всё равно заступится.
И мне неожиданно стало легче. Не было смысла тратить время на бесполезные уговоры, поэтому я, наоборот, старался говорить как можно чётче и быстрее. А вдруг? Вдруг в самом деле что-то удастся?
Я рассказал, что монахи пришли сегодня в мою деревню и схватили дядю, брата моего отца, и всю его семью, жену и троих маленьких детей. Кто-то донёс на них, что они занимаются распространением ереси, богомерзких историй из запрещённой Церковью Первой Книги.
Не дослушав меня, герцог Максим приказал седлать коней. Приказал таким голосом, который я уже и забыть успел, хотя и слышал в день, когда увидел Максима впервые, а большинство дворни – вообще никогда не слышали. Все привыкли, что господин не приказывает, а просит. Да и то редко.
Но сейчас он именно приказал. Не очень громко, но так, что стало ясно, что если его приказ не будет мгновенно исполнен, то… В общем, слуги поняли, что этот приказ нужно исполнить именно мгновенно.
Такая сила и решимость была в его голосе, что у меня внутри всё сжалось от призрачной надежды!
А вдруг? Никто и никогда не смел противиться монахам, действовавшим по воле Его Великой Святомудрости. Но он – Сын Бога, и он волен действовать так, как считает справедливым, а не так, как принято или не принято в нашем мире.
Досказывал я уже на скаку. Нахлёстывая бешено летящего коня, задыхаясь от встречного ветра, я отчаянно выкрикивал страшные слова. Что дядя с женой и их дети уже висят на дыбах на деревенской площади. Что уже согнана толпа смотреть на их казнь. О том, что монахам уже известно, что я – племянник схваченного “еретика и богохульника”, сын его брата, казнённого с женой три года назад за такое же богохульство. И что скоро должен быть послан (или уже послан) отряд монахов и за мной. Им известно, что я – личный слуга и доверенное лицо самого герцога Максима, но разве это может остановить служителей Святой Церкви, слуг Его Великой Святомудрости?