Я анализировал расстановку сил, как будто готовился продолжить играть сложную, страшно запутанную шахматную партию, начатую кем-то другим.
Перевес явно был на моей стороне, но по всему выходило, что реализовать преимущество окажется очень непросто, потребует много времени, огромных усилий и бесчисленных жертв. Если бы это действительно были всего лишь шахматы, я бы не стал так уж сильно ломать себе голову, а просто взялся бы за дело.
Но в моих руках были не шахматные фигурки, а судьбы живых людей. И я что есть силы принялся искать какое-то чудо, какой-то волшебный выход, какую-нибудь хитрую матовую комбинацию в несколько ходов, позволяющую выиграть, избежав при этом большой крови. Избежав кажущейся неизбежной войны, сохранив этим тысячи и тысячи жизней, не погубив детей, которые всегда оказываются первыми жертвами войны.
Я очень давно уже не верил в возможность чуда, но почему-то упорно продолжал искать эту возможность, мучая Римона всё новыми и новыми вопросами.
И…, кажется, нашёл.
Я даже дыхание затаил, чтобы не спугнуть неожиданно родившуюся, ещё не вполне оформившуюся мысль, ярко вспыхнувшую в моём мозгу идею дерзкой и красивой матовой комбинации. В несколько ходов. Сумасбродную безумно рискованную идею. Но – вполне вроде бы осуществимую.
Передохнув, я стал тщательно обдумывать эту идею, просчитывать варианты, скрупулёзно искать ошибки, слабые места.
И с ощущением радостного азарта, предчувствием удачи всё больше убеждался, что ошибки нет. Что эта идея уже оформилась в чёткий конкретный план. Слабых мест в этом плане было немало, но шанс реализовать этот план был. Вполне реальный шанс.
Риск, конечно, был огромный. Самым уязвимым местом в моём плане было то, что очень уж многое в нём зависело лично от меня, от моей выдержки, решительности, хладнокровия. От моего актёрского мастерства. А я вовсе не считал себя великим актёром.
Но в любом случае риск был оправдан. На карту я ставил не так уж много, в основном – собственную жизнь. А на кону был волшебный выигрыш – избавление, хотя бы временное избавление целой страны, а может – не одной страны, от войны, от горя и страданий, которую эта война несёт с собой.
Если мне удастся сделать это, я опять поверю в возможность чуда.
Но я неожиданно понял, что уже верю. Последнее время со мной столько всего произошло, что не поверить в чудо было бы просто идиотизмом. Взять ту же телепортацию в дурдом. Хотя, если бы я про такое чудо рассказал кому-нибудь из своих друзей, тому же Серёге Сотникову, мне просто посочувствовали бы, если не сказали бы прямо, то подумали, что именно так часто и происходит, когда попавшему в дурдом кажется, что он туда каким-то невероятным образом “телепортировался”…
Может, именно моё непонятное появление в психушке объясняет и все другие произошедшие со мной чудеса? Может, сейчас появится добрый доктор и начнёт лечить мою бедную голову?..
Ладно, пока доктор не появился, будем исходить всё-таки из гипотезы, что всё произошедшее со мной действительно произошло, а не померещилось. И что мне предстоит теперь сотворить чудо своими руками. Предстоит, слегка сдвинув в механизме маленькие, совсем незаметные рычаги, привести в действие колоссальные силы, вызвать последствия, просто совершенно несоизмеримые по масштабу с моими действиями.
Будет ли это чудом? Да, если удастся, – несомненно, будет. По крайней мере, будет считаться чудом в этом мире, незнакомом с “эффектом бабочки”, согласно которой даже мимолётный взмах крыла крохотного мотылька при определённых обстоятельствах способен перевернуть ход мировой истории.
Ещё раз проверив и перепроверив свой план, я наконец решился.
Отдав несколько предварительных приказов, я, перед тем, как сделать первый, и, может быть, самый рискованный ход в задуманной мной комбинации, попросил Римона о встрече с Леардо.
Тяжёлая это была встреча. Я знал, что она будет тяжёлой, но не мог не пойти на неё. Я надеялся, что хоть чем-то смогу помочь физически и духовно изувеченному мальчишке, и это действительно получилось. Глаза я ему, конечно, не вернул, но мне удалось снять блок в его сознании, поставленный этими уродами, а может, возникший сам по себе, из-за того, что его сознание просто отказывалось воспринимать то, что с ним делали эти нелюди. Так или иначе, мне удалось снять этот блок, из-за которого пацана считали сошедшим с ума. Вернее, удалось не мне, а нам с ним, усилия прилагали оба, и Лео старался никак не меньше, чем я.