Внутри стало гадко. Не то, чтобы меня действительно пугало то, что сейчас из клана свалило около десятка человек… Но было неприятно терять людей. Возникал страх, что они могут утащить с собой всех и тогда вовсе один останусь. Ну почти один.
С тихим вздохом я развернулся на пятках и быстрым шагом достиг портала. Вспышка тут же поглотила мою фигуру. Я уже не видел, как Эрданион, всё также расслабленно сидевший на деревянном стуле, задумчиво изучал место, где я только что исчез. Его взгляд, уставившийся в одну точку, тем не менее был прикован к чему-то, известному только одному ему. К чему-то внутри него. К тому, что видел лишь он. Губы мага тронула легкая улыбка. Как никогда сейчас он был похож на могущественного Последователя Силы. Легкая седина, тронувшая виски. Бородка-эспаньолка, также чуть тронутая белой сединой. Кроваво-красная мантия с рыжим-огненным узором пламени на рукавах и полах.
Чародей моргнул, приходя в себя. Взгляд могущественного чародея сменился взглядом простого раздолбая. Непроницаемая маска обычного игрока вновь оказалась натянута на лицо. Где-то на груди, прямо под мантией, с тихим шелестом закрылся медальон, в сердцевине которого покоился маленький изумрудный камешек, секунду назад источавший яркое сияние — Яйцо Агамотта.
Появившись в своём домике, я со вздохом покосился в чат клана. Там царил бардак. Одни возмущались на Мастера-придурка. Другие — молча уходили. Третьи — возмущались на первых и поношали вторых в спину. Четвертых не было — они молчали. Пятые вовсе были не в сети.
Я тяжело вздохнул. Настроение было безнадежно испорчено.
— Брось расстраиваться, — чародейка, вылезшая из портала за моей спиной, приобняла меня за плечи. — Они придурки. Без них клан будет только чище. Меньше народу — больше кислороду. Ты не обязан ни под кого подстраиваться. Это в первую очередь твой клан. Так или иначе — всем угодить у тебя не выйдет.
— Что это за набор цитат? — я хмыкнул.
— Да ну тебя! Я тебя тут поддержать так-то пытаюсь! — обогнув меня, она обняла на этот раз спереди.
— Спасибо, — я тепло улыбнулся. — Просто мне кажется, что я перегнул палку…
— С чего бы это? — она вскинула бровки в удивлении. — Пошли все нафиг, кому что не нравится!
— Ну я же типа-Мастер. Должен быть солидным, бла-бла-бла… — я закатил глаза, показывая своё отношение к этому.
Мне никогда не нравилось ставить себя выше подчиненных. Я всегда был лидером. С самого детства я следовал правилу: «Хочешь, чтобы всё было хорошо — возглавь и сделай это сам».
И чудо — меня слушались. Мне не нравилось подчиняться глупым начальникам. Я быстро брал в свои руки «бразды правления», становясь «теневым кардиналом». На показ — все беспрекословно слушали начальство. Но на деле все слушали мои распоряжения, прекрасно понимая, что уж я шарю наверняка. Начальство существовало для галочки и для того, чтобы с ним можно было соглашаться. Принцип прост: «Я начальник — ты дурак. Ты начальник — я дурак!»
Пусть начальство считает себя умным. Это не важно. Согласимся, чтобы руководитель не возмущался, а мысленно пошлем подальше.
Меня всегда поражало то, как люди… ведомы. Если даже говорят делать не правильно — они молча подчиняются, не видя иного выхода. И это коробило мою душу всю сознательную жизнь. Вначале маленькими шажками, со временем я всё больше завоевывал авторитет людей, становясь признанным лидером среди всех. Кто-то был со мной несогласен — безусловно, нельзя обойтись без людей, имеющих иную точку зрения. Кто-то меня даже ненавидел — я крайне-прямолинейная личность, буквально до грубости в лицо.
Те же, кто всё-таки не смотрел на внешнюю, не очень приятную оболочку прямолинейного типа, замечал главное: любовь к правде, прямолинейность, открытость и честность.
Я никогда и никому не лгал. Я всегда держал свои обещания. Да, я много требовал от тех, кто готов был идти «под моим флагом», но от себя я требовал в несколько раз больше, чем от остальных. И это тоже было тем качеством, за которое меня уважали. Ничто так лучше не заставляет уважать своего лидера, если он, как и ты, — и даже больше! — пашет в поте лица. Такие лидеры всегда вызывают у людей восхищение. В отличие от паразитов, сидящих на шеях и попивающих кофе, чай, какао и прочие напитки.
Да, внешне я был груб. Мог послать с мата. Если мой самый близкий друг был не прав — я всегда говорил это в лицо. И не мягкими словами, а жестко, бескомпромиссно. Это не нравилось многим. Все предпочитали сладкие мягкие слова. Ну а мне только и оставалось что снова и снова объяснять людям одно и тоже:
Какие бы ни были грубые слова — это лишь оболочка. Обложка глянцевого журнала. Или даже книги. Станет ли книга плохой, если у нее изорванная обложка? Вряд ли. Сами по себе слова — это вагоны поезда, везущего пассажиров. Пассажиры — это аналогия на информацию, заключенную в словах. Вот ругань, оскорбления — это пустые вагоны. В них нет ничего. На них и обращать внимания не нужно. Даже в народе ругань, в том числе грубую брань, называют пустословием. Это пустые слова. В них нет ничего.