Выбрать главу

Оно повисло между сидящими, светло-огненное, размыто пульсирующее. От каждого на Кольцо словно падала тень, и там, где она была, свет тускнел оттенками жёлчи, в каждом месте по-своему; иногда казалось, что эти затемнения хотят исчезнуть, раствориться в золотистом ритме Кольца, но что-то упорно мешало этому. Голос иллира стал тише, нежнее. Левая рука Умы простёрлась над Кольцом, правая, как прежде, порхала над струнами. Брови девушки сошлись к переносице, взгляд застыл. Пульсация света стала ровней, мерное движение ладони словно разглаживало биения, невольный вздох разом прошёл по сидящим, все взялись за руки, только Ума осталась вне круга. Её губы беззвучно шептали, но слова отдавались в каждом.

Зла раскрылись очи, очи,Веет холод ночи, ночи,Души слабеет твердь, твердь,Подступает смерть, смерть.Стань светлее, круг, круг,Ближе, ближе, друг, другВглядись в его лицо, лицо,Крепче стань, Кольцо, Кольцо!В тебе душа моя, моя,Во мне душа твоя, твоя,До скончания годин, годин,Ты отныне не один, не один,С тобою всюду Круг, Круг,С тобой навеки Друг, Друг!

С последними, такими детскими, наивными, как заговор, заклинание, словами Ума замкнула цепь протянутых рук. Кольцо засияло ровным блеском, взмыло над головами, в его свете на миг померкло все окружающее. Тело Антона сделалось невесомым, блаженным, а когда зрение и тяжесть вернулись, он обнаружил себя под звёздно распахнутым небом, босым и нагим мальчишкой среди росного луга над обрывом неподвижной реки, в которой холодно двоилось звёздное небо. И он был там не один. Обнявшись, плечом к плечу, они стояли вокруг костерка, трое мальчиков и девочка, и он был ими, и они были им, и не было большего счастья, чем вот так стоять и смотреть на их лица, и вдыхать свежий запах трав, и чувствовать тепло огня, и слушать безмятежную тишину земли, и видеть Вселенную над собой, и ощущать тревожную, но не властную над ними близость омута, в котором застыл звёздный сполох Стожар, таких далёких и таких уже близких Плеяд. Было спокойствие земли, и было спокойствие сомкнувшихся тел и душ. Он знал всех троих, как самого себя, и они знали его, они стали ближе, чем братья и сестры, ближе, чем возлюбленные, и, чувствуя себя беззаботными детьми, все четверо знали, что им предстоит, и словно общий ток пульсировал в их телах. Крепче связи не было и быть не могло. Там, на Плеядах, их путь разойдётся, каждому, возможно, не раз придётся сменить лицо, тем более имя, все равно теперь они мгновенно узнают друг друга в любой одежде, в любом облике, найдут друг друга, как бы далеко их ни разнесло, всегда будут точно пальцы одной руки, готовой, если потребуется, мгновенно сжаться в кулак, вот эти мальчики и эта девочка, дети Земли, дети человечества, в последний раз собравшиеся вместе, час назад совсем не знавшие друг друга, а теперь нерасторжимые, пока дышат, живут, надеются.

Их объятия длились, и с ними был миллионы лет назад зажжённый их предками огонь костра, была вечная Земля, и вечное небо, и свежий запах травы, и неподвижно струящаяся река — все, чем жил и будет жить человеческий род, какие бы звезды над ним ни светили.

Так продолжалось, может быть, мгновение, может быть, век. Наконец Ума медленно-медленно убрала руки с плеч товарищей, худая грудь девочки опала в протяжном вздохе — и все кончилось сразу: они очутились перед полупотухшим камином, у ног девушки лежал забытый иллир, и она, точно просыпаясь, нагнулась к нему.

Все четверо не обменялись и словом. Слова больше не были нужны им, только Юл едва заметным движением погладил иллир.

Из темноты выдвинулась фигура Аронга.

— Последнее напутствие вам, а может быть, самому себе. — Он помедлил, зорко вглядываясь в их лица. — Вскоре вас уже не будет здесь, а население Плеяд увеличится на четверых. Не ваша забота, как это произойдёт, каким образом мы впишем в память их инстинктов все данные о вас, словно они были там изначально. Не это существенно.,

Нахмурившись, Аронг взбил догорающие поленья, и отсвет углей, прежде чем они вспыхнули, налил его глаза краснотой. “Совсем как у нечка, — содрогнулся Антон. — Совсем как у нечка”.

— Важно другое. — Аронг выпрямился. — Вам уже пришлось нелегко, когда вы сбрасывали запреты, чтобы не выделяться среди обитателей Плеяд и быть готовыми ко всему. Там придётся ещё трудней, вы знаете это. Было ли у вас, однако, время задуматься над менее очевидным? То, чем мы живы, может обернуться против нас, и противник на это рассчитывает. Мы выглядим слабыми не только потому, что у них есть новое сверхмощное оружие, а у нас его нет. И даже не потому, что древние навыки войн нами изгнаны и забыты. Корень глубже. Сила социального зла в том, что оно не знает никаких запретов, тогда как все, ему противостоящее, обязано выбирать средства, иначе оно выродится в не меньшее зло. На первый взгляд, такое самоограничение пагубно, однако вся наша история доказала, что вне морали победа недолговечна, тлетворна и обратима и что за внешней слабостью добра скрыт источник неодолимой силы. У вас не только задача все узнать о новом оружии. Куда важнее, чтобы там, на Плеядах, поняли, у кого настоящая сила. Докажите её! Отрезвите их — тогда и бойни не будет. Безоружные, опрокиньте вооружённого, вы можете и должны это сделать!