Туами качнул головой. Люди отступили от него и уселись на землю в ряд в небольшом отдалении, только Пук все стоял в охране. Фа и Лок наблюдали за работой Туами, поверх ряда черных голов. Туами теперь быстро орудовал по другую сторону голой земли, и лицо его было видно. Меж бровями у него легли вертикальные морщины, а кончик языка следовал за линией, которую он рисовал. Головы вновь защебетали. Один мужчина поднял с земли несколько коротких палок и изломал каждую из них. Он зажал обломки в кулаке, и каждый вытянул по одному из обломков.
Туами поднялся, подошел к мешку и достал кожаный сверток. Там лежали камни, и деревяшки, и еще какие-то штуки, которые он положил у отметин на земле. Затем он присел перед мужчинами, сидящими в ряд, между ними и землей, где были отметины. Мужчины начали произносить какие-то звуки. При этом они стукали в ладони, и звуки переплетались с резкими хлопками. Они взлетали, и опускались, и соединялись воедино, хотя при этом оставались неизменными, как струи у изножья водопада, где вода бурно неслась и все равно всегда была та же и сохранялась на том же месте. Голову Лока захлестнул водопад, заливая ее целиком, словно он смотрел на водопад чересчур долго и от этого его сморил сон. Его напряженная шкура расслабилась, когда он увидел, что новые люди любят друг друга. Теперь стая птиц ворвалась в его голову, потому что он вновь слышал голоса и — хлоп! хлоп! — эти беспрерывные хлопки.
Громогласный рев оленя, зовущего самку, прозвучал под самым деревом. Птицы вырвались из головы Лока. Люди наклонились так низко, что их головы гладили волосами землю. Огромный олень гарцевал на прогалине. Он обошел рад голов, непрерывно вытанцовывая, приблизился к отметинам с другой стороны, повернулся, замер на месте. И вновь издал свой громоподобный призыв. Затем на прогалину опустилась тишина, лишь лесные голуби продолжали ворковать.
Туами быстро задвигался. Он принялся швырять какие-то комья поверх отметин. Он вытянул руки и торжественно делал что-то непонятное. Голая земля получала другие цвета, это были цвета желтых осенних листьев, красных ягод, снежного инея и мрачной копоти, которую огонь оставляет на скале. Волосы мужчин все еще лежали на земле, и все молча ждали.
Туами, сидя, откинулся назад.
Плотно облегающая шкура Лока задрожала, как в морозную зиму. На прогалине теперь возник второй олень. Он распластался поверх отметин, прижатый к земле; при этом он мчался со всех ног и все же, как клики людей и гул водопада, оставался на том же месте. У него была окраска, какую олени всегда обретают в брачную пору, только он был чересчур упитан, а его маленький черный глаз казалось разглядывал Лока сквозь густой вьюнок. Лок ощутил, что он пойман и захвачен в плен на трухлявом дереве, где вокруг беспрестанно шевелилась и проступала обильная еда. Он не в силах был даже смотреть на все это.
Фа держала его за руку и снова тянула его вверх. Он со страхом снова взглянул сквозь листву на распростертого оленя; но ничего уже не мог увидеть, потому что оленя тесной толпой окружали люди. В левой руке у Хвоща была зажата гладко оструганная деревяшка, и с конца ее выглядывал камень или обломок кости. Вытянутым пальцем Хвощ удерживал этот сук. Туами стоял перед Хвощем. Он схватился за другой конец деревяшки. Хвощ что-то говорил стоящему оленю и другому оленю, распластанному на земле. Фа и Лок услышали, что он заклинает. Туами поднял вверх правую руку. Олень взревел. Туами нанес мощный удар, и сверкающий камень впился в дерево. На секунду Хвощ оцепенел. Потом осторожно снял руку с гладкой деревяшки, но палец остался прижимать сук. Хвощ повернулся, отступил и уселся на землю среди других. Теперь лицо его еще больше казалось высеченным из кости, и шел он с большим трудом, покачиваясь. Остальные протянули руки и помогли ему сесть. Он не произнес ни слова. Каштан достал кожаную полоску и перетянул ему руку, а оба оленя дожидались, когда это дело завершится.
Туами перевернул деревяшку, и палец помедлил на миг, но сразу соскользнул с тихим шлепком. Он упал прямо в рыжую шерсть оленя. Туами снова сел. Двое мужчин подхватили Хвоща, который плавно падал на бок. Опустилась тишина, такая глубокая, что водопад, казалось, придвинулся и грохотал где-то совсем близко.
Каштан и Куст поднялись и приблизились вплотную к лежавшему оленю, У каждого была в одной руке гнутая палка, а в другой — прут с рыжими перьями на заднем конце. Стоящий олень помахал человечьей рукой, точно брызгал на них водою, потом потянулся и погладил каждого по щеке листом папоротника. Оба медленно склонились над лежащим на земле оленем, опустив руки вниз, а правые их локти подымались над спинами. Потом послышались щелчки: щелк! щелк! — и два прута впились оленю прямо в сердце. Люди наклонились, вытащили прутья, а олень даже не пошевелился. Сидящие мужчины хлопнули в ладони, опять и опять издавая звуки, напоминавшие плеск реки, так что утомленный Лок зевнул и облизал губы. Каштан и Куст все держали палки в руках. Олень затрубил, и люди наклонились так низко, что волосы их коснулись земли. Олень снова стал танцевать. Его пляска вызвала протяжные крики. Он приблизился, потом запрыгал под деревом и исчез с глаз, после чего крики смолкли. Позади, между деревом и рекой, олень взревел снова.
Туами и Пук быстро пересекли тропу, кинулись к терновнику и развели ветки в одном месте. Они стояли по разные стороны прохода, каждый тянул ветки к себе, и Лок увидел, что теперь глаза их закрыты. Каштан и Куст тихонько пробрались вперед, держа перед собой гнутые палки. Они двинулись через просвет, тихо исчезли в лесу, и тогда Туами и Пук выпустили ветви, которые сразу же прильнули друг к другу.
Солнце находилось уже так высоко, что олень, изготовленный Туами, издавал острый запах под мертвым деревом. Хвощ сидел на земле у ствола мертвого дерева и непрерывно дрожал. Мужчины стронулись с места нехотя и сонно, как люди, обессиленные продолжительной голодовкой. Старик вышел из-под мертвого дерева и заговорил с Туами. Теперь его волосы плотно облегали голову и на них плескались солнечные пятна. Затем он вышел вперед и посмотрел на оленя. Он вытянул ногу и начал разрывать землю вокруг оленьей туши. Олень не двигался и разрешил себя закопать. Через короткое время на земле не сохранилось ничего, кроме разноцветных пятен да головы с маленьким глазом. Туами повернулся, негромко произнося что-то про себя, подошел к одному из мешков, залез в него рукой и принялся искать. Он достал кусок кости, крепкий и узкий с одного конца наподобие зуба, а с другого округлый и гладкий. Затем он стал на колени, принялся тереть овальный конец камешком, и Лок услышал скрежет. Старик приблизился к Туами, ткнул пальцем в кость, громко расхохотался, потом показал, словно втыкает что-то себе в грудь. Туами склонил голову и, не останавливаясь, продолжал тереть. Старик показал на реку, затем на землю и долго говорил. Туами спрятал кость и камень за кожаную полосу, которая охватывала его поясницу, поднялся и пропал из виду.
Старик замолчал. Он с осторожностью опустился на мешок посреди прогалины. Оленья голова с маленьким глазом лежала у его ног.
Фа прошептала Локу на ухо:
— Он ушел быстро. Боится второго оленя.
И сразу же Лок увидел внутри себя оленя, который поднялся на задние ноги и трубил. Он согласно кивнул.
8
Фа пошевелилась с огромной осторожностью и снова замерла. Лок посмотрел на нее и увидел, как у нее между зубами показался розовый кончик языка. Молчание тесно объединило их, и на миг Лок увидел, как две Фа появились из одной, отдалились, и, чтобы объединить их, требовалась великая сила. Под пологом вьюнка жило множество крылатых тварей, которые тихонько пищали или же касались его тела, так что шкура часто вздрагивала. Тени среди солнечных полос и пятен поднимались и опускались до той поры, пока солнце не поднялось гораздо выше, чем раньше. Слова, которые он раньше слышал от Мала или старухи, вновь звучали в ушах при всяком видении и переплетались с голосами новых людей, так что в конце концов Лок почти не мог отличить одни от других. Вряд ли этот старик под деревом говорил голосом Мала о земле, где вечное лето, и солнце жжет горячо, как пламя, и плоды поспевают круглый год, и не может откос превратиться в такую, как эта, прогалину, где терновник, и лежат мешки из звериных шкур. Чувство, всегда воспринимавшееся, как что-то очень тягостное, нахлынуло и разлилось, как вода. Теперь Лок уже стал привыкать к этому ощущению.