— Может, заберем детей сейчас?
Фа вздрогнула, словно лунное сияние, проникавшее к ним сквозь густую листву, обожгло ее, как зимняя вьюга.
— Ждать!
Двое под деревом издавали странные звуки, точно ругались друг с другом. Сытая женщина ухала, как филин, а Туами рычал, как бывает, когда человек схватится со зверем, даже не веря в возможность победы. Лок посмотрел на них вниз и увидел, что Туами не просто лежит с сытой женщиной, но и кусает ее, потому что с уха у нее текла кровь.
Лок встревожился. Он протянул руку и коснулся Фа, но та только повернула к нему окаменелые глаза, и сразу ее тоже охватило то необъяснимое ощущение, которое было ужасней, чем ощущение близости Оа, которое он сразу узнал, но никак не мог осознать. Он сразу отдернул руку и принялся раздвигать листву, пока не провертел дырку, через которую были ясно видны костер и прогалина. Большинство людей исчезло в пещерах. Старика уже не было видно, лишь его ноги беспомощно болтались над боковинами долбленых бревен. Мужчина, вертевшийся вокруг костра, теперь опрокинулся на землю, уткнувшись лицом между овальных камней, в которых оставалась пчелиная вода, а страж все так же бодрствовал у стены из кустов терновника, опираясь на палку. Но, присмотревшись внимательно, Лок увидел, как он медленно сползает по этой палке, опускается под кусты и вот уже лежит неподвижно, а лунный свет пляшет на его обнаженной коже. Танакиль давно скрылась, и вместе с ней сморщенная женщина, теперь прогалина превратилась в пустынную землю вокруг все еще багровой, но сильно поблекшей груды дров.
Лок повернулся и снова посмотрел вниз на Туами и сытую женщину: они уже испытали крайнее наслаждение и теперь лежали, не шевелясь, в поту, который покрывал их тела, источая густой запах плоти и манящий медовый дух, который они влили в себя из овальных камней. Лок посмотрел на Фа, а она все еще молчала, облик ее вызывал страх, она явно видела внутри себя нечто такое, чего не было в темноте под плотной крышей вьюнка. Лок опустил глаза и непроизвольно стал шарить рукой по гнилому дереву, пытаясь найти любую еду. Но тут он, занятый поисками, сразу ощутил дикую жажду, а ощутив, уже не мог ее прогнать, избавиться.
Белая сова быстро пронеслась над деревом, а еще через секунду Лок услышал ее крик, который казался совсем далеким, хотя сама сова была еще близко. Теперь Лок снова смотрел на Туами и сытую женщину, и то, что они делали, уже не волновало его так остро, как раньше, когда они боролись, потому что и они не имели сил утолить его непомерную жажду. Он побоялся заговорить с Фа не только из-за ее необычной отстраненности, но больше потому, что Туами и полная женщина теперь совсем затихли и снова любое слово несло в себе опасность. Ему хотелось скорее забрать детей и убежать.
В костре дотлевали красноватые головешки, и свет его едва доставал переплетения веток, почек и побегов, плотным кольцом сомкнувшихся вокруг прогалины, так что они смотрелись темным пятном на фоне светлеющего неба. Земля на прогалине погрузилась в абсолютную тьму, и даже Лок мало что видел, несмотря на способность видеть ночью. Костер был сам по себе и словно уплывал прочь. Туами и сытая женщина, покачиваясь, вышли из-под дерева, но порознь, и разошлись в спустившихся сумерках к различным пещерам. Водопад шумел, звучали лесные голоса, треск и шелест чьих-то быстрых, незримых лап. Еще одна сова неслышно пролетела над прогалиной и исчезла за рекой.
Лок обернулся к Фа и шепнул:
— Пора?
Она тесно придвинулась к нему. Голос ее снова стал напряженным и властным, как он уже звучал, когда она вынудила его к повиновению на уступе:
— Я схвачу нового и перескачу через кусты. Когда убегу, прыгай и беги за мной.
Лок подумал, но ничего не увидел внутри себя.
— Лику…
Она затрясла его двумя руками:
— Фа говорит: сделай так!
Он резко повернулся, и листья вьюнка затрепетали, шумно шелестя.
— Но Лику…
— Я много вижу внутри себя.
Руки ее разжались и выпустили Лока. Он пригнулся к стволу дерева и увидел все, что случилось за прошедший день, видения эти снова завертелись в его голове. Он ощутил над ухом дыхание Фа, листья вьюнка шумно закачались, и он настороженно поглядел на прогалину, но там не было ни движения. Он видел только ноги старика, висящие над долбленым бревном, да еще сплошные черные дыры там, где расположились пещеры из веток. А костер все уплывал, охваченный бледным багрянцем, но центр его светился много ярче, и синие языки лизали сохранившиеся головешки. Туами вышел из пещеры и стоял у костра, глядя на умирающий огонь. Фа между тем показалась по грудь из вьюнка и прижалась к толстым ветвям дерева со стороны реки. Туами поднял сук и принялся сгребать им горячую золу в кучу, а оттуда вылетали искры, и поднимались дымные струи, и мерцали крохотные огненные глаза. Сморщенная женщина вылезла на прогалину и забрала у него сук, после чего некоторое время оба стояли, покачиваясь и обмениваясь короткими словами. Затем Туами скрылся в пещере, а еще через секунду Лок услышал шелест, значивший, что Туами откинулся на подстилку из сухих листьев. Лок понимал, что женщине теперь пора уходить; но она сначала принялась закидывать землей костер, пока он не превратился в черный холмик с огненной верхушкой. Женщина притащила большой кусок дерна и швырнула его поверх холмика, так что трава загорелась и затрещала, а прогалина озарилась внезапной волной красного света. Женщина стояла, покачиваясь у ног своей длинной тени, а свет вздрагивал, колебался и скоро угас вовсе. Лок слышал и ощущал, как она наощупь добралась до пещеры, опустилась на четвереньки и заползла в нее.
Сейчас он снова мог видеть в темноте. На прогалине установилось полное безмолвие, и в этой тиши он слышал, как шкура Фа трется о дряхлую кору на мертвом дереве, а это показывало, что она приближается к земле. Предчувствие неотвратимой беды охватило Лока; при мысли, что вот сейчас они обманут всех этих людей, несмотря на их разнообразные удивительные выдумки, что Фа подбирается к ним, у него сжалось горло, так что ему стало трудно дышать, и сердце застучало, потрясая все его тело с головы до ног. Он сжал гниловатый ствол и спрятался за вьюнком, закрыв глаза, бессознательно возвращаясь к тем часам, в течение которых они прятались на мертвом дереве в относительной безопасности. Запах Фа ощущался с той стороны, где недавно полыхал костер, сейчас он сопереживал с нею общее видение и увидел пещеру, возле которой гигантский медведь когда-то поднялся на дыбы. Запах Фа больше не ощущался внизу, видение исчезло, и он знал, что Фа превратилась в глаза, уши и нос, бесшумно приближаясь к пещере у кострища.
Сердце его билось уже чуть спокойнее, и он решился вновь глянуть на прогалину. Луна появилась из-за густого облака и осветила лес блеклым голубым светом. Он увидел Фа, она залегла, прижалась к земле, втиснулась в нее всем телом на расстоянии не больше чем в два ее роста от темного холмика на месте костра. Следом за первым облаком наплыло другое, и на прогалину опустилась темнота. Лок услышал, как у кустов, закрывавших путь к тропе, страж захрипел и с трудом встал на ноги. Потом стало понятно, что его рвет, и послышался долгий стон. В голове Лока все смешалось. У него мелькнула неясная мысль, что новые люди думают остаться тут навсегда; они отдохнут, и примутся разговаривать, и будут осторожны или легкомысленны, твердо верящие в свое могущество, убежденные в абсолютной безопасности. К этому присоединилось другое видение, он увидел, как Фа не решается первой ступить на бревно, колышущееся на воде рядом с уступом; светлое чувство, которое он испытывал, и страстное желание оказаться сейчас рядом с ней глубоко слились со всеми другими его чувствами. Он двинулся под прикрытием вьюнка, раздвинул листья со стороны реки и нашел сучья, которые росли из ствола. Он полез вниз прежде, чем его чувства успели перемениться и сделать его прежним послушным, робким Локом; он соскочил в высокую траву под мертвым деревом. Теперь его целиком захватило воспоминание о Лику, и он крался мимо дерева, чтобы разыскать пещеру, в которой она находилась. Фа подкрадывалась к пещере справа от кострища. Лок направился левее, опустился на четвереньки и пополз к пещере, которая находилась за долблеными бревнами и горой неразобранных мешков. Бревна валялись там, где люди их бросили, будто и они тоже глотнули медового питья, а ноги старика все высовывались из ближнего бревна. Лок скрылся за ним и осторожно понюхал свесившуюся ногу. На ней не было пальцев, или, точнее — сейчас он находился совсем рядом, — она была спрятана под шкурой, как бедра новых людей, и от нее остро пахло бычьей кожей и потом. Лок поднял голову и посмотрел за боковину бревна. Старик лежал внутри, растянувшись во всю длину, рот его был раскрыт, он храпел, пропуская воздух через тонкий длинный нос. Шкура Лока вздыбилась, он в страхе прижался к земле, словно глаза старика были открыты. Он съежился в комок среди рыхлой земли и высокой травы подле бревна и теперь, когда нос его свыкся с запахом старика, не отвлекался на этот запах и принялся разбирать другие. Бревна пахли как море. Белизна на их боковинах была тоже белизной моря, горькой и заставляющей вспоминать о прибрежных песках и пенистом неумолчном прибое. Был здесь и запах сосновой смолы, и чего-то густого и липучего — запах, который нос Лока сразу определил, но только Лок не имел слова, чтобы его назвать. А еще были запахи многих мужчин, и женщин, и детей, и, наконец, самый неопределенный, но сильный запах, который состоял из многих, которые уже нельзя было разделить, потому что все они давным-давно соединились воедино.