— Я тут! Я спешу!
— Лок! Лок!
Руки Фа были подняты, кулаки сжаты, зубы стиснуты, она согнулась и с великим трудом брела через воду. Вода все еще касалась их бедер, когда они прижались друг к другу и неловко двинулись к берегу. Еще до того, как они выволокли ноги из хлюпающей жижи, Лок уже смеялся и повторял:
— Плохо быть одному. Очень плохо быть одному.
Фа, опираясь на него, едва двигалась.
— Мне больно. Это сделал тот мужчина своей палкой с камнем на конце.
Лок бережно тронул ее бедро. Кровь уже не сочилась, и лишь черная корка закрывала рану, как распухший от жажды язык.
— Плохо быть одному…
— Когда тот мужчина ударил меня, я спряталась в воду.
— В воде страшно.
— Лучше вода, чем новые люди.
Фа сняла руку с его плеча, и они опустились на землю под рослым буком. Новые люди возвращались с прогалины и волокли второе долбленое бревно. На ходу они пыхтели и тяжко, с всхлипами, дышали. Двое охотников, которые ушли раньше, теперь встречали других криками с голого склона горы.
Фа вытянула раненую ногу.
— Я ела яйца, и камыши, и лягушачью слизь.
Лок увидел, что руки его сами собой стремятся к ней и касаются ее тела. Она глянула на него с сумрачной улыбкой. Он вспомнил ту их мгновенную связь, которая делала беспорядочные видения ясными как день.
— Теперь Мал — это я. Трудно быть Малом.
— Трудно быть женщиной.
— Новые люди как волк и как мед, как кислый мед и как водопад.
— Они как огонь в лесу.
Вдруг внутри у Лока возникло видение, оно поднялось из каких-то тайных глубин. На миг ему подумалось, что видение живет вне его и весь мир сразу стал другим. Сам он совсем не вырос, остался таким же, каким был до сих пор, но все кругом неожиданно и резко выросло. Деревья стали высотой с гору. И он уже не стоял на земле, а мотался, вцепившись руками в гнедую, с рыжиной, шерсть, покрывавшую чей-то загривок. Перед ним была голова, и хотя он не мог увидеть лица, но это было лицо Мала, а впереди неслась Фа гигантского роста. Деревья над ними выплескивали в небо огненные языки и грозно обжигали Лока горячим дыханием. Нужно было спешить и спешить, и шкура вновь стала тесной — от ужаса.
— Теперь все совсем как тогда, когда огонь убежал и поедал в лесу деревья.
Шум, который издавали люди и продвигающиеся вперед бревна, доносился издалека. Убежавшие вперед с резким топотом возвратились по тропе на прогалину. Затем на мгновение послышалась птичья речь и тут же смолкла. Шаги протопали назад по тропе и стихли. Фа и Лок поднялись на ноги и двинулись к тропе. Они не обменялись ни одним словом, но в их извилистом, осторожном движении скрывалась мысль, что невозможно уже просто взять и уйти от новых людей. Пусть они были страшны, как огонь или река, но они манили к себе, как мед или мясо. Тропа тоже стала другой, как и все, к чему притрагивались новые люди. Земля была изрыта и разбросана, катки выдавили, а затем укатали такой широкий путь, что кроме Лока и Фа еще кто-нибудь третий мог пройти здесь, касаясь их плечом.
— Они катали свои долбленые бревна по толстым сучьям, которые вертелись. Новый человечек был в одном бревне. А Лику будет во втором.
Фа тоскливо посмотрела ему в лицо. Потом показала на след, оставленный на гладко укатанной земле.
— Они прошли по нам, как долбленое бревно. Они как холодная зима.
Прежнее щемящее чувство снова захватило Лока, но теперь, когда Фа была рядом с ним, эту тяжесть можно было выдержать.
— Теперь остались только Фа, и Лок, и новый, и Лику.
Потом она долго смотрела на него. Она дала ему руку, и он принял ее. Она шевельнула губами, пытаясь что-то сказать, но не произнесла ни слова. Только рванулась всем телом, а затем ее стала колотить дрожь. Лок видел, как она справилась с дрожью, словно вьюжным утром покидала теплую пещеру. Наконец она убрала руку.
— Идем!
Костер еще догорал, окруженный широкой полосой пепла. Ветки с шалашей были содраны, хотя опорные столбики еще сохранились. А земля на прогалине была взрыта, словно тут пронеслось целое стадо рогатых зверей, удирая от хищников. Лок пробрался к краю прогалины, а Фа держалась за ним. Он медленно прошелся по прогалине. В центре были рисунки и приношения.
Фа обнаружила их и вместе с Локом подошла с опаской, они обошли это место кругом, озираясь, насторожив уши, чтобы вовремя услышать новых людей, если те возвратятся. Рисунки были обожжены огнем, а оленья голова все так же бесстрастно, в упор, смотрела на Лока. Это был уже другой олень, откормленный и праздничный по весне, а на нем поперек лежал кто-то еще. Этот верхний был красного цвета, он широко разбросал огромные руки и ноги, а лицо глядело вверх на Лока, угрожающее и бессмысленное, потому что вместо глаз были круглые белые камешки. Волосы на голове, торчавшие дыбом, смотрели в разные стороны, словно этот человек творил какую-то звериную жестокость, а тело было проткнуто насквозь длинной палкой, и ее острый конец, расщепленный и обмотанный куском меха, глубоко утопал в оленьей туше. Люди отшатнулись в благоговейном ужасе, ведь они никогда не видели ничего подобного. Потом они возвратились и робко подошли к приношениям. Цельная оленья ляжка, сырая, но обескровленная, болталась на палке, и камень с медовым напитком стоял возле оленьей головы. Внутри него ощущался запах меда, как дым и огонь из костра. Фа коснулась мяса, оно резко качнулось, и она сразу отдернула руку. Лок кругом обошел тело, лежавшее поперек оленя, стараясь не коснуться раскинутых рук и ног, и осторожно протянул руку. Еще секунда, и оба принялись терзать приношение, разрывая мышцы в лохмотья и давясь сырым мясом. Прервались они, только когда наелись до такой степени, что их туго набитые животы готовы были лопнуть, а с палки свисала на кожаной полосе лишь белая, начисто обглоданная кость.
Наконец Лок вздохнул и вытер руки о ляжки. Все так же, ни слова не говоря, двое посмотрели друг на друга и опустились на корточки возле сосуда. Далеко на склоне, который вел к уступу, послышался голос старика:
— Э-эх! Э-эх! Э-эх!
Из открытой горловины сосуда поднимался густой дух. На краю сидела муха, неподвижно, как бы в забытьи, но лишь только Лок приблизил губы, она ощутила его дыхание, затрепетала крыльями, поднялась в воздух и тут же опустилась снова.
Фа тронула Лока за руку:
— Не бери это.
Но Лок уже почти дотронулся до сосуда губами, ноздри его раздувались и дергались. Он хрипло произнес:
— Мед.
И сразу припал к горловине, опустил в нее губы и начал пить. Прокисший мед обжег ему небо и язык, так что он откинулся на спину, а Фа кинулась бежать от питья мимо кострища. Потом она повернулась, глядя на Лока с испугом, а он отплевался и вновь подполз к вожделенному сосуду с медовым духом. Здесь он снова осторожно приник к горловине, пробуя напиток. Затем почмокал губами и отпил еще. В восторге он сел на землю и засмеялся ей в лицо:
— Пей.
Робко она склонилась над горловиной и окунула язык в огненное сладостное зелье. Внезапно Лок упал на колени, наклонился вперед и, что-то бормоча, оттолкнул ее так резко, что она шлепнулась назад и очень удивилась. Пока она сидела и облизывалась, Лок присосался к сосуду и глотнул трижды подряд, но на третий раз он уже не достал до поверхности меда, напиток дразнил его, так что он втянул один воздух, захлебнулся им и громогласно, взахлеб, раскашлялся. Фа бесполезно попыталась достать мед языком и принялась сердито упрекать Лока. Подумав, она застыла на мгновение, затем подняла сосуд и поднесла ко рту, так же, как это делали новые люди. Лок, глядя на ее лицо, слившееся с камнем, засмеялся и пытался показать ей, как смешно она выглядит. Но тут он вспомнил про мед, вскочил на ноги и стал отнимать у нее каменный сосуд. Но сосуд этот словно прилип к ее лицу, и когда Лок дернул его вниз, ее лицо тоже опустилось. Потом они дергали сосуд, каждый в свою сторону, и вопили друг на друга. Лок услышал свой собственный голос, резкий, громкий и дикий. Он разжал руки, вслушиваясь в этот новый свой голос, и Фа отшатнулась вместе с сосудом. Тут Лок увидел, что деревья качнулись медленно, очень плавно, в сторону и кверху. Внутри него возникло замечательное видение, которое все расставило по своим местам, и он попробовал поведать об этом Фа, но она даже не слушала его. Тут наступила полная пустота, он лишь видел внутри себя, что уже смотрел на это раньше, и его охватила дикая злость. Он догнал это видение голосом и услышал себя как бы со стороны, отделенного от Лока-внутреннего, услышал, что хохочет и крякает, как селезень. Но одно самое важное слово было первоосновой видения, и хотя само видение пропало, точно испарилось, Лок попытался удержать хотя бы это слово. Он перестал хохотать и с важностью обратился к Фа, которая все стояла, спрятав лицо в каменном сосуде.