К этой работе Роздвянский подготовился еще перед вылетом, взяв с собой буровую установку.
Сразу же после обеда начали готовиться к бурению. Слушкевич решительно утверждал, что в окрестностях есть два водоносных слоя: поверхностный, на глубине максимум полутора-двух метров, и глубинный. Добраться до последнего будет нелегко — придется пробивать твердую скалу неизвестной толщины. Его мнение разделял и геолог Сегобочный, хотя опасения Слушкевича считал преувеличенными: геолог был убежден, что нижний пласт не может быть слишком твердым и представляет собой простой сланец.
Оба ученых отправились на осмотр местности. От самолета двинулись на северо-восток. Здесь каменное плато кончалось, а поверхность его чуть наклонялась, образуя узкую и некогда, вероятно, достаточно глубокую долинку; теперь она была почти доверху занесена песком. К северу начиналось русло меньшей реки, «эннеди Габо», шедшее от гор до «эннеди Бардай». Русло в эту пору года было сухое, только поросло деревьями.
Профессора обошли все плато и, наконец, остановились на долинке. Далее требовалось соорудить помост и вышку. Для этого необходимо было много дерева, достать которое можно было лишь в лесу, а эта работа не обошлась бы без помощи туземцев. Лосняченко со своим оруженосцем снова пошел в селение на поиск лесорубов и верблюдов для перевозки срубленных деревьев, а остальные участники экспедиции принялись освобождать долинку от песка.
Некоторые направились в лес. Среди них был Коростель с неотступно следовавшим за ним молодым ассистентом, Федором Ткаченко, и второй врач, Хомец. Казалось, до балки, то есть «эннеди Габо», где виднелись верхушки деревьев, было не больше полумили, но дорога заняла добрых два часа. На жаре, бредя по песку, путешественники выбились из сил. Добравшись до первых деревьев, они тотчас устроились на отдых в тени и одновременно стали рассматривать незнакомый лес.
Балка была довольно глубокой. Противоположный склон скрывали деревья. Очевидно, русло было также вполне широким — даже там, где деревья росли не так густо, путникам не удавалось разглядеть другой берег.
Они находились в небольшой пальмовой роще. Здесь росли дикие пальмы, донизу обросшие ветвями; они отличались от европейских декоративных пальм и деревьев оазиса не только видом, но и плодоносностью. Роща состояла из 100–200 пальм. Между деревьями росла трава, но и она не походила на европейскую: высокая, степная, с зернистыми колосками. Трава была серой, высохшей от солнца.
За пальмами виднелись различные виды акаций, главным образом мимоза, тальговое дерево, тамаринд и нильская акация. Судя по этой буйной растительности, почва была им по нраву; некоторые акации образовывали низкие, но густые и почти непроходимые кусты. Для пустыни подобное место было, конечно, исключительным.
Вниз по руслу растительность редела, сквозь деревья живописно просвечивали голые изломанные откосы противоположного склона. Они свидетельствовали о колоссальной силе дождевых потоков, изредка, через длительные промежутки времени, заливавших балку.
Кругом было тихо; только ветер иногда шелестел ветвями деревьев и из пустыни доносился странный грохот — падали обломки скал, ставших хрупкими от солнца, ветра и влаги. Порой из зарослей слышались звериные голоса — вой гиены, рев льва или писк обезьян.
Нашими европейцами овладела сонливость. Коростель и Хомец уговаривали их не спать: спящий мог получить солнечный удар или пострадать от многочисленных здесь гадюк и скорпионов.
Но самый юный из путешественников, Ткаченко, не внял их совету. Сраженный, должно быть, богатством впечатлений, он уснул крепким сном. Все уже успели отдохнуть и взяться за работу, а он продолжал спать. Вдруг он вскрикнул и вскочил, схватившись обеими руками за правую ногу.
— Что случилось? — спросил перепуганный Коростель.
— Ай, больно, больно! — кричал Ткаченко.
Хомец подскочил к Ткаченко и сорвал с него одежду. На ноге виднелась ранка; заметив на земле скорпиона, догадались о причине. Крошечный негодяй пытался спастись бегством. Кто-то бросил в скорпиона камень и раздавил его.
Хомец взялся за лечение. Рана была не очень опасна: в пустыне бывает мало случаев смерти от яда скорпиона, однако жало его причиняет сильную боль. Врач был готов к подобному приключению и имел при себе лекарства. Он с такой силой выдавил кровь из ранки, что больной завопил, а затем натер рану аммониаком и присыпал папиросным пеплом. Ткаченко получил также обезболивающую пилюлю.