— Михаил, дружба велит мне спросить, в чем причина твоей печали, а доверие, какое ты мне раз оказывал, требует от тебя рассказать мне всю правду. Мы вместе составляли план нашей экспедиции, мы поставили целью нашей жизни довести это дело до конца. Будем же и в дальнейшем делиться всеми нашими радостями и горестями!
Роздвянский сперва засомневался, стоит ли ему посвящать в свои тревоги Коростеля, но сейчас же напомнил себе, что ботаник был единственным человеком, которому он мог слепо довериться. Не будь Коростеля, не было бы и экспедиции. Да, он должен поведать другу обо всех своих сомнениях и опасениях.
Коростель внимательно выслушал и задумался. Наконец проговорил:
— Я понимаю, что у тебя есть повод грустить, но не вижу причин для такой безграничной тоски. Согласен, что здесь, в пустыне, мы не достигнем своей цели. Но неужели весь мир сошелся клином на этой негостеприимной Сахаре? Оглянись вокруг и подумай, не поискать ли счастья в другом месте. Я тебя просто не узнаю, Михаил!
Слова друга немного привели Роздвянского в чувство. Положение уже не казалось ему таким ужасным, как минуту назад.
А Коростель продолжал:
— Что тебя связывает с Сахарой? Ведь ты еще в Киеве, а после в Одессе производил радионаты. Нельзя ли перенести фабрику поближе к родным краям?
— Твоя правда, — ответил Роздвянский. — Что меня связывает с Сахарой, ты спрашиваешь? Ничего. Я приехал сюда лишь в поисках наиболее сильного солнечного света, и я его здесь нашел. Кроме того, солнце светит в пустыне целыми днями, с утра до вечера, а при высокой температуре процесс радионации происходит быстрее. Но эта жара просто убивает…
После разговора с Коростелем Роздвянский начал раздумывать над переносом производства радионатов на Украину. Если бы там удалось построить фабрику и запустить в работу большое число радионатов, производительность была бы выше. Остается только найти на Украине место, где облачность и дожди случаются редко.
Вдобавок ко всему, пребывание в Сахаре становилось все более бессмысленным, так как Стопескул украл лучшие линзы.
Возвращение домой стало главной темой всех разговоров. Все уже достаточно устали от Сахары, ее непрестанной жары, от которой толком не спасал ни жидкий воздух, ни холодные купания, от однообразной еды и натянутых отношений между участниками экспедиции.
Даже дружба с адурийцами дала трещину. За это время они закончили постройку хижины для своего нового вождя, Лосняченко, и все настойчивее приглашали его поселиться в оазисе.
Однажды вечером они выслали торжественную депутацию к Лосняченко, желая наконец водворить его в новое жилище. День почему-то выдался для европейцев веселым. Под вечер все вышли на плато. Выздоравливавший Василенко впервые встал с кровати и дал себя уговорить спуститься с самолета на землю. Покотило начал наигрывать на гитаре, а Лосняченко и Нестеренко сбросили с себя магометанские мантии и принялись с гиканьем отплясывать казачка. Особенно разошелся Нестеренко, танцевавший с громкими криками. Остальные стояли вокруг и смеялись.
Вдруг из-за живой изгороди послышался душераздирающий вопль. Музыка и танцы прервались. Все оглянулись на голос.
За изгородью они увидели с десяток празднично одетых адурийцев, явившихся с торжественной миссией к профессору. Пораженные туземцы мгновенно поняли, что Лосняченко их обманул и предал. Оба «араба» были одеты по-европейски и танцевали какой-то непристойный танец, не подобающий правоверному мусульманину, тем более поклявшемуся, как Бен-Иза-гура, всю жизнь служить Аллаху и Магомету. И его невольник тоже был европейцем, молчал же потому, что не владел их языком.
— Измена! Измена! — кричали туземцы. — Проклятые румие, джавры, вы нас обманули! Горе тому, кто обманывает приверженцев Магомета!
— Говорил же я вам, — обратился один из адурийцев к своим товарищам, — что это переодетые румие? А вы мне тогда не поверили, чуть не побили за то, что я вас предостерегал!
— Бейте румие! — воскликнул второй, и адурийцы собрались уже броситься с копьями на европейцев.
Но в этот миг из самолета раздался выстрел, заставивший туземцев остановиться. Обе стороны застыли в растерянности: европейцы были застигнуты врасплох неожиданным появлением гостей, адурийцы — напуганы выстрелом; со времен совместной обороны от кочевников они питали большое уважение к европейскому оружию.
— Лосняченко, — послышался с террасы голос Слушкевича, — я вытащил сюда пулемет. Скажите им, что буду стрелять, если они не провалятся к черту.