Шел на восток, ориентируясь по компасу. Беспокоило только одно — он нигде не видел своих вчерашних следов. Успокаивал себя тем, что вскоре покажутся песчаные дюны, а после он выйдет к краю ущелья, откуда виден и самолет, и оазис Адур.
Но сегодня усталость проявилось быстрее. После дневного перехода он не успел достаточно отдохнуть и выспаться.
Шел все с большим трудом, поминутно останавливаясь на отдых. В конце концов опустился на камень и замер без движения. Чувствовал неимоверную слабость. Казалось, душа рвется прочь из тела, охваченного лихорадкой и жаждой.
Сидел и не понимал, что с ним происходит. Видит он это наяву или во сне?.. И к чему было так страдать? Да, он явственно видит перед собой «Орла». Михаил Антонович и Иван Петрович беспокойно расхаживают по каменному плато и готовят к вылету малый самолет.
— И что? Я же говорил, что можно было еще вчера дать самолет… — бормотал он. — Зачем было заставлять меня мучиться? Нет, Михаил Антонович нехороший человек. А Иван Петрович вон как тревожится, что меня нет. Но почему они меня не замечают? До самолета совсем близко, не больше 5001000 шагов. Надо крикнуть погромче, может, услышат.
Вскочил и закричал слабым голосом:
— Иван Петрович, я здесь!
На его призыв никто не отозвался. Даже головы не повернули в его сторону!
Тогда он достал револьвер и выстрелил. В тот же миг «Орел» вместе с людьми задрожал, расплылся — и исчез, а Ткаченко увидел перед собой лишь бескрайнюю песчаную равнину…
Это был пустынный мираж — фатаморгана…
Ткаченко бросился на песок и горько зарыдал. Слезы принесли облегчение, на душе стало спокойнее. Он заснул.
Путешественники очень встревожились, когда не нашли часового на месте. Они сразу догадались, куда направился Ткаченко, что только усилило их беспокойство.
Весь день прошел в напряженном ожидании: они понимали, чем грозит такая прогулка. С наступлением ночи Коростель и Роздвянский и вовсе не могли найти себе места. Коростель, помня о своих обещаниях матери Ткаченко, впал в отчаяние. Он бродил вокруг самолета, спускался с плато и прислушивался, зажег рефлекторы аэроплана и то и дело стрелял с террасы осветительными ракетами, надеясь, что они помогут Ткаченко найти дорогу обратно, если тот заблудился. Спать он даже не ложился.
На рассвете, еще до восхода, они с Роздвянским стали ремонтировать малый самолет. Прочие работы были остановлены, и всем было приказано помогать. Соорудили также большую сирену из толстой трубы. Она так страшно ревела, что адурийцы выбежали из оазиса в ущелье посмотреть, что произошло. Но все было напрасно — Ткаченко не возвращался.
К полудню самолет был подготовлен, и Роздвянский, Коростель и Нестеренко вылетели на поиски пропавшего. Они взяли с собой пса Бублика. Полетели на запад, довольно низко над землей, внимательно осматривая местность в бинокли. Все трое сошлись на том, что Ткаченко не мог уйти далеко и заблудился, скорее всего, уже в дюнах. Поэтому, даже не долетев до первого горного отрога, стали кружить над песчаной равниной.
Наконец пес залаял, а летчики увидели издали распростертое на камне тело. Когда подлетели ближе, узнали Ткаченко. Он лежал неподвижно, как мертвый. Коростель хотел сейчас же садиться, но оба пилота знали, что не смогут подняться с земли, сев на песке. Нужно было найти подходящее для посадки место. К счастью, менее чем в ста шагах заметили большой плоский камень и сели там.
Коростель первым подбежал к казавшемуся бездыханным телу и приложил ухо к груди Ткаченко.
— Жив! — произнес он.
Нестеренко наклонился над молодым ученым, влил ему в рот несколько капель крепкого коньяка и осмотрел тело. Скомандовал немедленный взлет на значительную высоту, надеясь, что прохладный ветер быстро приведет обмершего Ткаченко в чувство.
Еле живого Ткаченко занесли в самолет и усадили в кресло. Рядом сел Нестеренко. Коростель и Роздвянский заняли кресла впереди. Всю дорогу Нестеренко смачивал лоб больного водой и подставлял его голову ветру; но тот открыл глаза только в «Орле», когда уже лежал на своей кровати, а вокруг хлопотали оба врача и фельдшер.
Ткаченко так и не пришел в себя. Всю ночь он в бреду метался на постели. К утру успокоился, а вскоре после восхода солнца скончался…
Коростель, вместе с врачами не отходивший от постели больного, жалобно зарыдал и стал биться головой о стену… Он очень привязался к юноше и полюбил его, как родного сына. Возлагал на него большие надежды, взял с собой в экспедицию, чтобы приохотить к полевой научной работе, и радовался, когда в сборе и изучении растений Ткаченко стал выказывать чрезвычайные способности к ботанической систематике.