— Хрущенко? Кто это такой? — с притворным удивлением спросил гость.
— Как? Вы ничего не слышали о Хрущенко? Говорите, что живете в Киеве и знаете весь научный и инженерный мир, знаете все труды моего мужа, а не слышали о его ссоре с Хрущенко и судебном разбирательстве?
Гость понял, что по неосторожности перегнул палку. Пришлось поправиться:
— Ах, правда, правда; слышал, многоуважаемая госпожа, это имя, только оно, многоуважаемая госпожа, вылетело у меня из памяти; теперь я припоминаю, многоуважаемая госпожа, это дело с киевским, многоуважаемая госпожа, профессором. Но я позабыл, многоуважаемая госпожа, что они не поделили, поэтому будьте добры, многоуважаемая госпожа, мне вкратце рассказать.
На это Галина с большой неохотой ответила:
— Я вам дам прочитать газетные вырезки о процессе, из них вы узнаете больше, чем из моего незамысловатого рассказа. А теперь мы с вами осмотрим мастерскую.
Осмотрели весь институт; Галина намеренно воздерживалась от каких-либо подробных объяснений, чтобы случайно не проговориться — иначе гость мог узнать, что она является сотрудницей мужа. После осмотра института она поспешно распрощалась и вернулась к себе.
Гость был очень недоволен визитом; он надеялся на большее. Никак не мог понять, действительно ли Галина — женщина настолько недалекая или просто притворяется: ведь некоторые ее фразы говорили о высокой интеллигентности и образованности. Нужно будет, рассудил он, подступиться к делу иначе.
На другой день он пришел опять и расспрашивал Галину о разных вещах, а потом начал довольно-таки нахально превозносить ее красоту. Галина отмалчивалась и едва отвечала. Однако гость не терялся и продолжал свои ухаживания.
То же повторилось на третий и четвертый день.
Как-то Галина вернулась из поездки к матери Ткаченко — теперь она часто у нее бывала, успокаивая горевавшую женщину — и снова застала дома настырного гостя: тот беседовал с детьми и подробно расспрашивал их о мастерской.
Галина присоединилась к скучному разговору. Когда дети ушли, гость пристально уставился прямо в глаза Галине. Ей этот взгляд не понравился; возмущенная поведением гостя, она заявила, что не желает его больше видеть. Хотела встать с кресла и выйти из комнаты, но почувствовала, что не в состоянии это сделать: взгляд гостя приковал ее к месту.
Гость не спускал с нее глаз и одновременно гладил себя левой рукой по лицу, проводя ладонью вниз от середины лба. Галина не видела ничего, кроме страшных глаз и костистой руки, которая словно качалась прямо перед ее глазами и заслоняла все вокруг, подобно плотной ширме. Она пыталась защититься, отвернуться — и ощутила, что лишилась сил. Глаза ее непроизвольно закрылись. Галина почувствовала сонливость и перестала сознавать происходящее.
Увидев, что его жертва загипнотизирована, гость прикрыл дверь соседней комнаты и заговорил приглушенным голосом:
— Принесите мне тайное вещество вашего мужа!
— У меня его нет… все уничтожила…
— Тогда дайте мне рецепт его изготовления.
— У меня его нет. отдала.
— Куда?
— В архив «Одесского научного общества». Не могу!..
— Вы должны!
Лицо Галины исказилось, словно от тяжкой муки.
— Не могу, не мучайте меня!
Гость подумал, что обращаться в архив, пожалуй, нежелательно: кто-либо мог обратить внимание, что Галина так быстро забрала рукопись, начались бы расспросы, наконец, Галина могла его выдать. Поэтому он зашел с другой стороны:
— А вы знаете, как изготовить вещество?
— Знаю…
— Скажите мне!
Галина только глухо застонала.
— Вы должны сказать! — решительно приказал гость.
Галина уже начала говорить, как вдруг в соседней комнате послышался какой-то шорох. Гость прервал допрос:
— Нет, не надо, — прошептал ей в ухо. — Ты запишешь рецепт и отдашь мне завтра, когда я приду снова. Проснешься через полчаса!
Произнеся это, он вышел.
Галина проснулась, как после ночного кошмара. Она не могла собраться с мыслями и не помнила, что с ней случилось. Помнила лишь, что в доме был этот назойливый гость со страшными глазами, но куда он подевался — не знала.
Ночью не могла уснуть. Ее мучила какая-то неосознанная, невыраженная мысль. Рано утром встала, подошла к туалетному столику и стала поспешно записывать рецепт изготовления тайного вещества. Говорила себе, что не должна этого делать, но какая-то неведомая, непонятная сила не позволяла ей бросить перо.