Прыгая сразу через несколько ступенек, я сбежал по лестнице.
Особняк доктора Клинци стоял посреди большого красивого сада, обнесенного высокой стеной и острыми железными шипами.
Я пошел по длинной аллее. Мне потребовалось три-четыре минуты быстрой ходьбы, прежде чем я увидел дом, показавшийся мне голливудским вариантом дворца Медичи во Флоренции.
Около пятидесяти ступеней вели к большой террасе. В окнах верхнего этажа виднелись решетки.
И от самого особняка, и от сада веяло какой-то холодностью и отчужденностью. Казалось, даже розы и бегонии источают не аромат, а уныние.
Недалеко от аллеи, под тенью вязов, сидело в креслах-колясках несколько человек; рядом хлопотали три или четыре сиделки в ослепительно белых халатах.
Я поднялся по ступенькам парадного и позвонил.
Через несколько секунд дверь открыл какой-то серый человек: у него были серые волосы, серые глаза, серый костюм и медлительные старческие манеры.
Я назвал себя.
Он молча провел меня по сверкающему паркету в небольшую комнату, где за письменным столом сидела и что-то писала карандашом изящная блондинка – медсестра.
– Мистер Гордон, – доложил серый человек.
Стоя позади, он с такой силой пододвинул стул, что мне волей-неволей пришлось сесть: уходя, он осторожно, словно она была из хрупкого стекла, прикрыл за собой дверь.
Медсестра отложила в сторону карандаш и, печально улыбаясь одними глазами, мягко спросила:
– Да, мистер Гордон? Чем мы можем вам помочь?
– Я хочу переговорить с доктором Клинци об одном пациенте.
Медсестра взглянула на мой костюм.
– А кто ваш пациент, мистер Гордон?
– Я все расскажу доктору Клинци.
– Боюсь, доктор сейчас занят. Вы можете довериться мне. Решение о приеме зависит от меня.
– Очень мило с вашей стороны, но в данной ситуации речь идет об особом случае. Я хочу поговорить лично с доктором Клинци.
– Что за особый случай, мистер Гордон?
Чувствовалось, что мое объяснение никакого впечатления на нее не произвело; в ее глазах уже не было печали, они выражали просто скуку.
– Я антрепренер, а мой клиент – певица, и стоит очень дорого. Мне придется обратиться еще куда-нибудь, если я не смогу переговорить непосредственно с доктором Клинци.
Кажется, мои слова произвели впечатление, медсестра задумалась.
– Если вы минуточку подождете, мистер Гордон, – сказала она, поднимаясь, – я выясню…
Она вышла из комнаты, но почти тут же вернулась и остановилась в дверях.
– Прошу вас.
Я прошел в огромную комнату, заставленную современной мебелью; здесь же стоял операционный стол, а за письменным столом у окна сидел человек в белом халате.
– Мистер Гордон?
Он произнес мою фамилию так, словно мое посещение доставило ему необыкновенную радость.
Человек поднялся. Это был мужчина лет тридцати, небольшого роста; у него были светлые курчавые волосы, серо-голубые глаза и мягкие, вкрадчивые манеры.
– Да, правильно. Доктор Клинци?
– Конечно. – Он жестом показал на стул. – Чем могу служить, мистер Гордон?
Я сел и подождал, пока уйдет сестра.
– У меня есть певица, которая вот уже три года принимает морфий, – начал я. – Мне нужно ее вылечить. Во сколько это обойдется?
Взгляд серо-голубых глаз не был обнадеживающим.
– Мы берем пять тысяч долларов за курс лечения, гарантируя положительный исход, мистер Гордон. У нас есть все основания для такой гарантии.
Я глубоко вздохнул.
– За такие деньги вполне естественно ожидать положительного исхода.
Он печально улыбнулся. В этом заведении, видимо, все специализировались на печальных улыбках.
– Вам, мистер Гордон, сумма, возможно, покажется значительной, но наши пациенты принадлежат к высшим слоям общества.
– Сколько времени длится лечение?
– Все зависит от пациента. Примерно недель пять, а если мы имеем дело с очень трудным случаем – недель восемь, не больше.
– И результат гарантирован?
– Разумеется.
Я знал, что не найдется сумасшедшего, который одолжил бы мне пять тысяч долларов; у меня не было никакой возможности раздобыть такую сумму.
Я решил испытать, не клюнет ли он на мою приманку.
– Видите ли, доктор, это несколько больше того, что я в состоянии уплатить. Девушка обладает изумительным голосом. Если я смогу вылечить ее, она будет зарабатывать огромные деньги… А что, если вы согласитесь войти со мной в пай и получать процентов двадцать со всех ее гонораров впредь до выплаты пяти тысяч долларов? Затем вы получите еще три тысячи в качестве процентов.
Едва договорив, я понял, что допустил ошибку. Лицо Клинци стало равнодушным, в глазах появилось отсутствующее выражение.
– Мы не занимаемся такими делами, мистер Гордон. Моя лечебница переполнена. Плату за лечение мы всегда принимаем только наличными: три тысячи при поступлении больного и две – перед выходом из больницы.
– Но тут же совершенно особый случай…
Его палец с наманикюренным ногтем потянулся к кнопке звонка на письменном столе.
– Извините, но таковы наши условия.
Он с удовольствием нажал кнопку.
– Но если я все же достану деньги, вы действительно гарантируете результаты?
– Результаты лечения? Конечно.
Он уже стоял. Открылась дверь, вплыла медсестра. Оба они опять печально улыбнулись мне.
– Если ваша клиентка, мистер Гордон, все же захочет лечиться, пожалуйста, поскорее известите нас. Желающих много, и не исключено, что нам будет трудно или даже невозможно принять ее.
– Спасибо. Буду иметь в виду.
Доктор Клинци подал мне холодную белую руку, словно оказывал величайшую милость, а затем медсестра проводила меня до двери.
По дороге в меблированные комнаты я обдумывал все сказанное доктором и впервые в жизни пожалел, что не располагаю хотя бы некоторой суммой денег. Но была ли у меня хоть тень надежды раздобыть где-нибудь нужные пять тысяч? Если бы с помощью чуда я достал их и заплатил за лечение Риммы, она, а вместе с нею и я скоро оказались бы на вершине славы.
Размышляя, я медленно шел по улице, пока не поравнялся с большим магазином патефонов и радиоприемников. Я остановился у витрины и стал рассматривать яркие конверты с долгоиграющими пластинками, представляя, как выглядела бы фотография Риммы на одном из них. В глаза мне бросилось висевшее за стеклом объявление: «Запиши свой голос на ленту! Трехминутная запись – 2 доллара 50 центов. Носите свой голос в кармане, чтобы удивлять друзей!»
У меня тут же возникла идея.
Если записать голос Риммы на ленту, можно будет не опасаться повторения того, что случилось в «Голубой розе». Мне останется лишь прокручивать ленту, и, может, кто-нибудь все же заинтересуется и одолжит мне денег для лечения Риммы.
Я поспешно направился в пансион.
Римму я застал уже одетой. Она сидела у окна и курила. Девушка повернулась и ожидающе взглянула на меня.
– Доктор Клинци утверждает, что он может излечить тебя, – сказал я, усаживаясь на кровать. – Но нужны деньги. Пять тысяч монет.
Римма сморщила нос, пожала плечами и снова уставилась в окно.
– Ничего невозможного нет, – продолжал я. – У меня появилась идея. Мы запишем твой голос на ленту. Не исключено, что кто-нибудь из тех, кто выпускает пластинки, прослушав твой голос, даст денег. Пошли.
– Ты совсем сошел с ума. Никто тебе таких денег не даст.
– Предоставь решать мне. Пошли. Мы исполним «Некоторые дни», – сказал я по пути в магазин. – Ты знаешь эту вещь?
Римма ответила, что знает.
– Петь надо как можно громче и быстрее.
Продавец магазина, проведший нас в студию звукозаписи, выглядел неприветливым и скучающим. Он, несомненно, видел в нас чету бездельников, которые от нечего делать решили выбросить на ветер два доллара пятьдесят центов и только зря отнимали у него время.
– Мы вначале прорепетируем, – заметил я, усаживаясь за пианино. – Громко и быстро.
Продавец включил звукозаписывающий аппарат.