Переговоры начались сразу же. Поначалу, пока стороны информировали друг друга, разговор протекал скованно, но потом, когда стали обсуждаться основные вопросы, оживился.
— Я написал тебе, поскольку считаю, что мы можем сотрудничать. — Дренко сидел на низкой скамейке, покрытой шерстяным пледом, и мял лист бумаги. Вид у него был жалкий. — Все это время я провел в бездействии в районе Мрконича, но связаться с вами раньше не мог: обстановка была неблагоприятной. Сейчас, по-моему, у нас нет больше причин для споров. В конце концов не важно, с кем будут люди — с тобой или со мной. Главное, чтобы все участвовали в борьбе с общим врагом, и тогда каждый найдет свое место. На меня за бездействие не сердись. Я не виноват. Это дело рук Тимотия. Не могу сказать, что я совсем ничего не знал, но не думал, что он так далеко зайдет. В твоем, то есть, в вашем письме мне, однако, не все понятно. — Дренко посмотрел на присутствующих. — Что значит твое предложение, чтобы я практически подтвердил свое желание сотрудничать? Что ты имеешь в виду?
Шолая сидел на противоположном конце стола и внимательно слушал Дренко. Его прищуренные глаза следили за холеной рукой офицера, в которой дрожал лист бумаги. Услышав обращенный к нему вопрос, Шолая посмотрел на Проле. Тот спокойно слушал миролюбивую речь Дренко. Встретившись взглядом с Шолаей, Проле слегка подался вперед и пододвинул к себе пачку с табаком. Открыл ее и, не поднимая глаз, сказал:
— Мы хотели спросить, по собственной ли воле ты хочешь сотрудничать с нами?
— Да, по своей воле.
— Знают ли об этом Тимотий и высшее командование четников? Сообщил ли ты им о своем намерении?
— Нет, не сообщал. А зачем?
— А если они тебе станут мешать или вообще запретят?
— Не понимаю, чем вызван ваш вопрос. — Дренко оторопел. — Неужели вы думаете, что я могу отступиться от своего решения?
— Это мы и имели в виду.
— Этого вы не должны опасаться, — заверил их Дренко. — В своем районе и над своими людьми я единоличный командир и волен поступать так, как считаю нужным. На сотрудничество с вами я иду по своей воле. Считаю, что борьба с врагом — на сегодня наша главная задача, а к сотрудничеству вас призываю потому, что вижу в этом возможность умножить силу нашего отпора неприятелю.
Проле скрутил папиросу, отодвинул на прежнее место пачку с табаком и прикурил. Папироса получилась слишком тугой, и он помял ее пальцами.
— Известно ли тебе, — продолжал он, — что в Сербии четники воюют против наших частей совместно с немцами уже в течение двух месяцев? Обстановка там изменилась коренным образом: от эпизодических совместных выступлений с партизанами четники перешли к тактике предательских ударов по ним. Судя по всему, шансов на примирение там нет.
— Кое-что и я слышал об этом, — нахмурившись, ответил Дренко.
— И, несмотря на это, ты решился на союз с нами?
— Да.
Проле внимательно посмотрел на Шолаю.
— Что скажешь, Симела?
Разомлев от жары, Шолая распахнул куртку и снял с плеча портупею. Затем расстегнул ворот рубахи.
— Мы с тобой, Дренко, встречаемся не первый раз, — начал он, выдохнув струю табачного дыма. — Одним словом, знаем друг друга. Так вот скажи, правду ты говоришь сейчас?
Дренко с недоумением посмотрел на Шолаю и беспокойно заерзал на скамье. Нервно проведя рукой по краю стола, заметил:
— Странный вопрос. Я ведь, кажется, в письме все объяснил.
— Не обижайся, но я не верю тебе. — Шолая вынул изо рта недокуренную папиросу, бросил ее на пол и придавил сапогом. — Вы меня столько раз обманывали!.. Кого змея раз ужалила, тот без сапог больше ходить не будет. Поэтому я и хочу выяснить, могу ли я положиться на тебя. Как ты сам говоришь, Тимотий на тебя сильно давил. А кто может гарантировать мне, что ты больше не поддашься его давлению? У вас ведь легко от своих слов отказываются. Ты тоже не из тех, кто может трижды сказать «нет». Один раз откажешь, а на второй отказ уже силенок не хватает, особенно если грозятся по зубам дать. У нас, как тебе известно, другие правила: мы на своем стоим до конца. Но ты — не мы. Поэтому я и сомневаюсь в тебе и требую доказательств искренности твоих намерений.
Дренко с трудом сдерживал себя.
— Не знаю, как доказать тебе, что я не лгу. Слов ты ведь не признаешь, — проговорил он с обидой в голосе.
Шолая положил на стол огрубевшие узловатые руки, покрытые темными волосками, и произнес: